Сергей Сергеев-Ценский - Том 9. Преображение России

— Верите ли, просто стыд и срам с таким командиром дружины, — возмущался Добычин. — Ведь офицеров у нас в четырех ротах военного состава сколько всего? Пятнадцать человек всего, считая с заурядами: по два младших офицера в роте, только и всего. Пусть даже будем двух врачей считать, которым и делать-то нечего, ну, адъютант еще, он же и казначей. Да ведь для такого офицерского состава маленького, в прежние-то времена, командир — да еще генерал — открытый стол держал, вот что! «Приходите ко мне обедать, господа офицеры!» — вот как прежде было!.. А этот генерал на солдатской кухне обедает!.. Садится себе за грязный стол и чавкает, как все равно охряпка какой!.. Э-эх, глаза бы не глядели!

— Наголодался, бедняжка, в отставке, — объяснила эту особенность генерала слепая, но ее дочь, Наталья Львовна, родившаяся и выросшая в полку, нашла нужным вступиться за генерала Михайлова:

— По-моему, просто он добросовестный: пробует солдатскую пищу каждый день, только и всего.

Однако ее муж, каптенармус Макухин, подмигнул ей не без лукавства в умных мужицких глазах и заговорил не спеша:

— Пробовал также и волк один… Шел это поп вечером по лесу, по тропинке, а за кустами стоял, на него глядел волк пожилых годов… Стоит, глядит да думает: «Сколько лет на свете живу, и много я всякой живности поел, а вот попов никогда не пробовал… Аль попробовать?» Поп ближе подходит, а у волка глаза горят и зубы сами собой щелкают. Только поп дошел, волк на него — и цоп за горло, а сам про себя: «Мне ведь только попробовать, какой у попов вкус бывает!» Так он, значит, пробовал, пробовал да целого попа и съел…

Наталья Львовна только пожала плечами, дослушав мужа, Дивеев же спросил его:

— Значит, ты, Федор Петрович, думаешь, что это он из скупости ведет себя не по-генеральски?

— А разумеется, — сказал Макухин. — Солдат, конечно, от своего обеда обязан быть сытым — ему больше податься некуда, а обед свой он должен хвалить, а не похвали-ка — это уж будет «претензия»… А генералу и ветчинки, и грибков маринованных, может, захочется, и компотца там какого-нибудь, и супа с фрикадельками, и котлет де-воляй…

— Будет уж ученость свою показывать, — перебила его Наталья Львовна с пренебрежительной ноткой в голосе: конечно, она была недовольна мужем с тех пор, как он стал всего только каптенармусом, унтер-офицером.

Ей, дочери полковника, имеющей довольно счастливую внешность и всегда одетой сообразно с ее достатками — изящно, со вкусом, казалось теперь даже как-то совсем неудобным показываться с ним рядом на улицах города, где прежде было для всех очевидным, что он — состоятельный человек, хорошо одет, имеет приличный вид, поэтому ей втайне, — она никому пока не говорила об этом, — приятнее было выходить из дома с Дивеевым, который носил прежнюю свою фуражку с зеленым бархатным околышем, с кокардой и инженерскими молоточками в скрещенном виде. При этом Наталья Львовна не хотела задумываться над тем, почему живет у них на квартире и ест-пьет на их счет совершенно чужой им человек — Алексей Иваныч Дивеев, который тем не менее тоже как-то не собирается заводить разговора о том, что он в сущности приживал какой-то, и почему-то вот никуда от них не уходит.

Случилось все же так, что именно в этот день заговорил об этом сам Дивеев.

И хотя как раз это было за первым блюдом и в руках у Дивеева были обыкновенная никелированная ложка и кусок хлеба, тем не менее вид его — почти начисто лысого, с бородкой светлого цвета и такого же цвета глазами, длиннолицего и кроткого по внутреннему своему существу, — был торжественным.

— Мне пришла в голову, — сказал он, обращаясь к самому Добычину, — вот какая мысль: что если я обращусь, Лев Анисимыч, к этому вашему генералу Михайлову, примет ли он меня волонтером в свою дружину?.. — Сказал и добавил поспешно: — В свою и вашу, конечно, и в вашу тоже!

— Куда уж вам в сорок лет волон-тером! — отозвалась ему вместо мужа слепая. — И волос-то уж на голове нет, а тоже туда же!

Это у нее вышло и без желания его уколоть и без малейшей тени добродушия: Алексей Иваныч ничем не мешал, конечно, слепой жить, как она может, но он и не играл с нею, то есть с самим собой, в ее присутствии ни в карты, ни в домино и при всей общительности своей не находил интересных ей тем для разговора.

Наталья Львовна сделала удивленные глаза и вздернула плечи, а обнаженной почти до плеча, полной и белой правой рукой махнула в сторону Алексея Иваныча в знак его безнадежности, но не прибавила к этому ни слова.

Макухин сказал:

— В нашей дружине и без тебя, Алексей Иваныч, людей вполне хватит, даже и молодых, не только потраченных.

А полковник Добычин просто потянулся к графинчику с водкой и сказал Дивееву:

— Давайте-ка вашу рюмку, налью вам, — еще по одной выпьем по случаю жаркого дня.

Алексей Иваныч рюмку свою протянул полковнику, но ответил Макухину:

— В газетах я читал, что даже и постарше меня люди во Франции и Бельгии идут в армию волонтерами.

— Так то ж заграница, там люди все на счету, а у нас их даже и пересчитать невозможно, — сказал Макухин.

Добычин же между тем, наливая не совсем уверенными подрагивающими руками водку Алексею Иванычу, думал о своем зяте, что вот если и в самом деле отличится этот архитектор, явится к ним в дружину, не ухватится ли за него генерал Михайлов, не засадит ли его чиновником в канцелярию, тем более что чин титулярного советника Дивеев имеет… Тогда уж, пожалуй, не устроишь зятя зауряд-чиновником.

И он, чокаясь с Дивеевым, сказал решительно:

— Давайте пропустим еще по одной и о том, что вы такое сказали, забудем… Будьте здоровы!

Выпил, крякнул, закусил почкой, кусок которой нашел в рассольнике, а Макухин, который тоже выпил рюмку, покачал головой и заговорил:

— Не знаешь ты, Алексей Иваныч, что такое есть военная служба! Это же от себя откажись, стань навытяжку и только и делай, что: «Никак нет!..» «Так точно!..» «Слушаю!» Об чем же ты про себя думаешь, об этом ты, брат, помалкивай, а то тебя, будь ты хоть из разумных умный, все равно дураком назовут. Ты же ведь к дисциплине неспособен — это раз, ничего в военной службе не понимаешь — это два, и даже никогда, я тебе скажу, ничего в ней не поймешь — это три…

— И стреляет по третьему разряду, — добавила Наталья Львовна, напомнив тем Дивееву о его выстрелах в Илью Лепетова на Симферопольском вокзале, от которых Лепетов, разбивший его (а также ее) жизнь, пострадал в сущности очень мало, — выздоровел через месяц.

Алексей Иваныч поглядел вскользь на Макухина и на полковника и остановил взгляд на Наталье Львовне. Взгляд этот был сложный и довольно долгий. Наконец, он сказал то, что могло быть понятным только ей одной: