Сергей Сергеев-Ценский - Том 9. Преображение России

— Поймут, все поймут! — горячо перебила его Надя, совершенно непосредственно дотронувшись до его руки своею. — Как можно этого не оценить сразу, с первого взгляда!

— Это вы, может быть, потому так говорите, что сами занимаетесь живописью, а? — вдруг возникла в нем неприятная почему-то ему догадка, но она возразила с большой живостью:

— Я? Нет, что вы! Рисовала, конечно, на уроках, в гимназии карандашом, как все, с гипсовых фигур, а красками — нет! Только завидовала этому, а сама не решалась.

Ему хотелось спросить, что же именно так понравилось, так тронуло ее в картине, но он вспомнил, что слышал у Кунов и что расстроило его на весь остаток вчерашнего дня, и спросил:

— Продаются уже телеграммы?

— Какие телеграммы? — удивилась она.

— Значит, не выпущены еще? Впрочем, пожалуй, и действительно еще рано.

— О чем телеграммы? Что-нибудь случилось?

Он наблюдал, как она глядела теперь встревоженно ожидающими, совершенно круглыми глазами, в которых не осталось вдруг и тени слез.

— Как же не случилось, — сказал он. — Мир велик, и в нем каждую секунду случается что-нибудь чрезвычайное.

— Что же именно? Что?

— Я слышал, — говорили вчера в одном доме сведущие люди, — что убит австрийский наследник престола где-то там, в Сараеве…

Сказав это выразительно и вескими, как ему казалось, словами, Сыромолотов совершенно неожиданно для себя увидел, как она просияла вдруг.

— Здорово! — совсем по-мальчишески отозвалась она. — Вот это здорово!

— Позвольте-с, как же так «здорово»?.. Ведь это не кто-нибудь, а наследник престола, вот-вот мог бы быть императором, поскольку Франц-Иосиф уже мышей не давит!

— Кто убил его? Я поняла это так, что революционеры, но, может быть…

— Хотя бы и так, что из того?

— Революционеры, значит? — и она чуть было не захлопала в ладоши.

— Гм… Театр! — сказал Сыромолотов теперь уже сурово, как это было для него обычно. — Мне говорили, что это угрожает войной, а вы — «здорово»!

— Войной? С кем? Со своим народом? Что же тут такого? — зачастила Надя вопросами.

— Ах да, я и позабыл, что вы — в пользу ссыльных и заключенных устраиваете что-то там такое, — сказал Сыромолотов, отходя от нее к столу с этюдами. — Но дело в том, что убийцы эрцгерцога этого сербы, а не австрийцы.

— Что же из того, что сербы? — не поняла Надя. — Революция — едина.

— Так-так-так, — уже дразнящим тоном подхватил это Сыромолотов. — А международного осложнения из-за этого политического акта вы не хотите получить?

— Разве может это быть?

— О том-то и разговор, что вполне может.

— У кого же и с кем?

— Да как вам сказать, у кого и с кем… Полагают люди так, что нас это тоже, пожалуй, зацепит. — И добавил: — А думать все-таки надо прежде, чем говорить…

Она не обиделась; она улыбнулась, сказав на это:

— О чем же тут мне думать? Об этом уж давно думали другие. После войны будет революция.

— Ах да, — революция!.. Вон вы какая — только о кинжалах мечтаете! — отозвался на это он не без иронии.

— О кинжалах? Нет! Это уж теперь устарело, — ничуть не смутилась Надя.

— Устарело?.. Вот то-то и есть, что устарело! — отвечая своим мыслям, согласился художник. — А как же они перечисляют то и другое и говорят: «Мы готовы»? А может быть, вся эта кавалерия и разное там, что они называют, тоже устарело! «Мы готовы»? А кто против нас воевать будет, он, может быть, в двадцать раз более готов? Авиация у нас есть? Так-с, очень хорошо-с, — а у них разве нету? Именно у них-то, там, на Западе, она и будет. И тогда уж, пожалуй, не скажем мы с вами: «Наша хата с краю», — она с краю не будет, а может вполне оказаться там, куда бомбы с аэропланов станут лететь… Вот вам и прощай тогда мастерская!

— И вы думаете, что погибнет тогда вот эта картина! — с веселой живостью возразила она. — Не погибнет, нет, — мы ей не дадим погибнуть! И всем вашим картинам тоже, и вас мы будем беречь!

— Ого! Ого! И меня даже беречь? — усмехнулся Сыромолотов. — «Мы будем»! Кто же это такие «мы»?.. — И вдруг стал не только серьезен, а зол даже, когда добавил: — А ножиками, перочинными ножиками кто же будет картины резать?

— Я это слышала, что у вас одну картину разрезал известный нам провокатор, — сказала она улыбнувшись.

— Как так провокатор? Кличка его была Иртышов, насколько я помню, потому что ссыльным и заключенным он был где-то там на реке Иртыше! — досадливо выкрикнул Сыромолотов.

— Уверяю вас, нигде он не был ни в ссылке, ни в заключении, а просто он агент тайной полиции! — с такой энергией отозвалась на это Надя, что Сыромолотов не мог не поверить, однако спросил:

— Неужели же не революционер он, а провокатор?

— Провокатор и негодяй, — подтвердила Надя.

— Гм… Вот подите же, как можно сыграть роль! — искренне удивился Сыромолотов. — Провокатор! Кто бы мог подумать? А что это вы сказали насчет того, что кто-то убережет мастерскую мою от авиаторов?.. «Мы не дадим погибнуть», — вы сказали. Это кто же такие «мы»?

— Разве у нас нет своих авиаторов? Вы разве не читали о Нестерове, например? — спросила она.

— А-а… Нестеров? Кажется, попадалась эта фамилия в газете. Есть художник Нестеров, поэтому запомнилась мне и фамилия авиатора этого… Ну так что же?

— Как «что же»? Он ведь первый в мире «мертвую петлю» в воздухе сделал! — воскликнула она с таким воодушевлением, что он как будто подкивнул в сторону кого-то невидного третьего:

— Знай наших! «Мертвую петлю» какую-то! Ну, все равно, впрочем, что же я с вами-то об этом толкую?.. Что вы такое знать можете? Хотя… хотя вы вот почему-то знаете, что некий негодяй разрезал мою картину ножом и что он был всего-навсего провокатор и жулик… Это — совсем другая материя и совсем другой коленкор…

Он присмотрелся к ней и вдруг спросил неожиданно для нее, а может быть, и для себя тоже:

— А с красным флагом впереди толпы вы могли бы идти?

— Конечно, могла бы! Отчего же нет?

— Ого! Ого! — очень оживился он. — Любопытно поглядеть, как это могло бы у вас получиться!

И, быстро схватив длинный муштабель, он начал искать чего-то по сторонам, потом, сказав: «Есть, есть, — знаю, где!» — быстро вышел из мастерской и тут же вернулся с красной материей, похожей на широкий шарф.

— Вот, вот это самое, — подал он ей и муштабель и красный шарф, — приспособьте-ка, чтобы получилось, что надо.

— Что приспособить? — не совсем поняла она.

— Ну, привяжите, чтоб получился красный флаг, а я посмотрю… Погодите, вот тут у меня имеется кусок шпагата…

Он не только протянул ей обрывок бечевки, но еще и помог привязать им к муштабелю шарф и сначала поднял сам этот флаг над головой, потом передал ей и показал в сторону картины:

— Подите, станьте-ка там, там светлее, и все будет как надо.