Сергей Сергеев-Ценский - Том 9. Преображение России

Его приготовились встречать речами, и ратуша была декорирована национальными и государственными флагами, а он вошел в нее взбешенный тем, что здесь так чинно и торжественно, в то время как на его жизнь только что покушались.

— В меня бомбы на улице бросают, а вы!.. — закричал он.

Это произвело должное впечатление. Герцогиня принялась успокаивать супруга, и это ей удалось. Франц-Фердинанд обратился к городскому голове:

— Вы, кажется, хотели произнести речь? Можете начинать.

Обескураженный голова едва обрел дар слова. Гораздо более речиста была уличная толпа: в ней нашлись, как всегда, очевидцы, утверждавшие, что эрцгерцог убит. Тысяча человек собралась перед ратушей, чтобы убедиться в этом. Когда Франц-Фердинанд вышел на балкон и его узнали, раздалось громовое «Hoch!»

На балконе стоял наследник австрийского престола под руку со своей супругой. Он был предметом внимания толпы, вселившей в него самонадеянность. Что может случиться скверного с тем, которого, очевидно для всех, хранит провидение, которого так боготворят подданные? «Ничего не может случиться скверного», — только так и мог ответить себе едва ли не всякий на месте эрцгерцога. И когда Патиорек посоветовал Францу-Фердинанду провести остаток дня в ратуше, пока полиция очистит улицы и допросит бомбометчика, эрцгерцог высокомерно сказал на это:

— Какие пустяки!.. И как вы смеете думать, что я — трус?

Патиореку оставалось просить извинения за свою неразумную заботливость, а шоферу приказано было везти высокого гостя в госпиталь, где он хотел узнать о здоровье раненого поручика.

Конечно, совершенно ненужно было ехать в госпиталь и узнавать лично о том, что могло быть известно от врачей просто по телефону, тем более что рана не была опасной для жизни. Но когда перст провидения чудесно для людей отвел занесенную для рокового удара руку, нужно же показаться толпе не только с высоты балкона ратуши, но и в окне медленно катящейся мимо нее машины.

Толпу не приказано было убирать с улиц, по которым должен был проехать Франц-Фердинанд. Но зато Патиорек, чувствуя ответственность, которая падет на него, если что-нибудь еще случится с высочайшей особой, сел рядом с шофером, а один из офицеров свиты эрцгерцога, граф Гаррах, стал на подножку машины.

— Как же и чем думаете вы защитить меня, граф? — спросил, улыбаясь, эрцгерцог.

— Своим телом, ваше высочество! — ответил доблестный граф.

Машина тронулась по набережной, а так как шофер не знал, как ему ехать к госпиталю, то Патиорек объяснял ему, что надо повернуть с набережной направо, на улицу Франца-Иосифа, говоря это очень громко, так как толпа кричала «Hoch!»

Казалось бы, все пошло как нельзя лучше, и вдруг из толпы, теряясь в реве голосов, раздались один за другим два выстрела. Они именно затерялись и настолько, что ни шофер, ни Патиорек не различили их, а граф Гаррах — не с той стороны, откуда стреляли, а с другой, — едва различил, едва уловил не столько выстрелы, сколько удары пуль в обшивку автомобиля, и начал кричать шоферу: «Стой!.. Стой!»

Ему не пришлось защитить своим телом ни эрцгерцога, ни его супругу: стрелявший в упор Гаврила Принцип не мог не попасть в тех, на кого покушался, но могла быть счастливая для них случайность — они могли бы отделаться не слишком тяжелыми ранами, хотя бы и такими, как у поручика Мерицци. Однако рука провидения на этот раз не отвела пуль, и одна из них пробила тело герцогини в подвздошной области, другая перебила сонную артерию эрцгерцога.

Обе раны оказались безусловно смертельными, хотя Патиореку, обернувшемуся на крики Гарраха, почудилось, что ничего страшного не случилось: чета сидела так же, как и раньше, разве что герцогиня слегка склонилась к плечу супруга. И только когда увидал он кровь на ее платье, то испуганно приказал шоферу ехать в конак [7], который был гораздо ближе, чем госпиталь.

Когда открыли дверцу автомобиля, то увидели, что оба без сознания и уже при смерти. Через несколько минут они скончались, и тела их были положены в зале конака.

Гаврила Принцип был схвачен тут же, как произвел свои роковые выстрелы. Он держался, как удачливый стрелок на охоте. Он говорил, что уж давно мечтал убить кого-нибудь из высокопоставленных особ и вот ему так замечательно повезло, как очень редко бывает в жизни. Его спросили о сообщниках, но он решительно заявил, что никаких сообщников не имеет.

Черная туча забот свалилась на головы Патиорека и всех предержащих властей Сараева и края. Был июнь, время цветов, и корзины их, и венки из них, один другого пышнее, появились около тел, лежащих в конаке. Но тела, конечно, нужно было отправить в Вену после вскрытия их местными врачами, а когда именно и как, и каким путем отправить, на это нужно было получить точные приказы правительства.

Одна за другой писались и отправлялись телеграммы в Вену, откуда, в свою очередь, шли телеграммы во все концы мира.

Сараевская молодежь приступила было к разгрому двух редакций местных сербских газет в тот же день вечером, но это был самочинный порыв, ему только на другой день решено было дать законченную форму.

Погода стояла жаркая. Из Вены пришел приказ набальзамировать тела и получен был точный маршрут, каким нужно было отправить в столицу останки погибших. Колокола протяжно звонили в Сараеве, и никто не догадался в тот день, что похоронный звон этот не только по эрцгерцогской чете, но и по всей многовековой разноязычной монархии Габсбургов!

Несмотря на праздничный день, экстренные выпуски газет в Вене вышли в день убийства наследника престола: слишком важна и мрачна была новость.

Так как «природа тел не терпит пустоты», то восьмидесятичетырехлетний монарх Австро-Венгрии распорядился о том, чтобы на утренний прием 17 июня явился к нему эрцгерцог Карл, которого необходимо было объявить наследником.

Кроме Карла, в это утро были приняты и министры-президенты двуединой монархии — австрийский, граф Штюргк, и венгерский, граф Тисса, а также министр иностранных дел граф Берхтольд. Францу-Иосифу указано было на то, что крайне подозрителен день, выбранный для покушения на наследную чету: 15 июня национальный праздник сербов в память сражения на Коссовом поле; отмечено было также и то, что сербская газета в Сараеве «Народ» ни одним словом, совершенно демонстративно, не обмолвилась о том, что в город приехал наследник австрийского престола.

Об этом были получены телеграфные донесения в Вене, и это связывалось в них с разгромом как этой редакции, так и гостиницы «Европа», принадлежавшей тестю сербского посланника в Петербурге Сполайковича: в кафе при этой гостинице собирались обыкновенно сербские политики-националисты. Гостиница была разгромлена так, что не осталось ни одного целого зеркала, ни одной люстры, ни одного окна и поломана была вся мебель.