Николай Корсунов - Мы не прощаемся

— Эх, и уха будет! ликовал Василь угребаясь из последних сил. — Двойную заварим...

— Наголодался на кефире? — Граня направила будару к правому берегу. Только ей было ведомо, почему она выбрала это место. — Будешь кашеварить.

— Я вам наварю! — угрожающе пообещал Василь.

Выгрузились на крохотной полянке, окруженной кустами и деревьями. Здесь было тихо и прохладно, пахло грибами. Распределили обязанности. Граня стала чистить рыбу. Марат пошел за валежником. А Василь завел патефон и поставил пластинку. Изогнув лебединую шейку, патефон ворковал:

Василь фальшиво подпевал и заколачивал колышки, чтобы подвесить над огнем ведро с водой. Переставляя пластинку, вздохнул:

— До чего же чувствительная музыка!.. И шо за жизнь пошла — в лавке водки немае, одно вино. Прошлый раз взялы бутылку — Мартемьян Евстигнеевич не стал пить, Ионыч — не стал, я выпил стакан — тоже не стал. Якась кислятина.

— Совсем бы эту водку не выпускали, — сердито сказала Граня, бросая в ведро очищенную картошку.

— Так на рыбалке ж! Без стопки уха — не уха.

Накручивая пружину патефона, Василь вскинул глаза на шорох шагов и удивленно замер: перед ним остановился улыбающийся Андрей.

— С якого потолка?!

— Коров пасу... А тут услышал твою сердцещипательную музыку. Вот хорошо, очень рад такому соседству!

— Да бачимо, шо радуешься, рот на восемнадцать сантиметров растянувся. — Василь, наоборот, не очень рад был его приходу.

Но Андрей уже присел рядом с Маратом, который через колено ломал сухие сучья. Взял Гранин спиннинг, повертел в руках.

— Вот это да! Ваш, Граня?

— Василь подарил...

— По блату в районе достав, — самодовольно отозвался Василь. — Пластмассовый.

— Можно попробовать? — спросил Андрей после некоторого молчания.

Граня кивнула, а Василь нахмурился. Андрей спустился к воде, но тут же вернулся. Лицо его выражало горе и вину. Руки парня были пусты.

— Понимаете... Взял я его вот так, замахнулся...

— Шо?! — в предчувствии беды Василь приподнялся с корточек. — Ну, шо?!

— Понимаешь... Замахнулся вот так... И как он?!. Понимаешь, выскользнул из рук и... Хотел поплыть, да там такая глубина...

Василь чуть не плакал.

— Шоб ты сказывся, проклята душа! И чего я тебе тогда, на сенокосе, руки не переломав!.. Пятнадцать рублей закинув! Да катушка — трояк... Убить мало!..

Марат тоже жалел прекрасную рыбацкую снасть. Только Граня, отвернувшись, давилась от смеха. Она-то догадывалась, по какой причине улетел в Урал дареный спиннинг.

Андрей удрученно побрел к кустам.

— Спасибо, уху я не буду, хотя вы и не приглашаете...

— Катись, чертова душа, катись, бо ты знаешь мой горячий характер! Шоб тебя там приподняло да шлепнуло...

— Брось, Андрей, фордыбачиться! Оставайся! — Марат пытался примирить парней. — С кем не случается...

Граня, прикусывая губы, чтобы не смеяться, моргала Андрею: оставайся! И он согласился:

— Ну, если уж настаиваете... Только я пойду проверю стадо...

— Возьми с собой, Андрей. Посмотрю, где пасете.

— Граня, где перец?! — крикнул вслед ей Марат, священнодействуя над кипящим варевом.

— В пакетике на дне корзины...

Минут через десять вышли на просторную луговину, по которой рассыпалось стадо. Граня остановилась, обняв рукой молодой белостволый тополь.

— Постоим? — голос у нее был задумчиво-тихий, спокойный. — Смотри, как вон та вербочка листву... Видишь? Будто записки рвет и... роняет, роняет... Листопад начинается, осень...

Казалась она Андрею неслыханно красивой: белые, с медовым отливом волосы, белое лицо, а на нем — грустные зеленые глаза... Когда-то он чуть экзамен не провалил за-за нее. Давно это было, месяца три назад. Андрей не хотел себе признаваться, но каждая встреча с Граней томила его и радовала, хотя, возможно, и не так, как раньше. Он по-прежнему ловил себя на том, что смотрел на Ирину, а думал о Гране.

Словно отгадав его мысли, Граня поглядела на него через темные ресницы:

— И на свидание, поди, некогда ходить? Смотри, а то пока ты коров по ночам пасешь, к Иринушке другой пастушок приладится. Да ты не красней!

— Я и не краснею! — Андрей потрогал мочки своих запылавших ушей. — Разве заметно?

— Как задние фонари у машины. — Скрадывая вздох, повела взглядом по выкошенному лугу. — Больно ты робок с нею... Тебе не кажется, что красивым парням почти всегда недостает удали?

Он крутнулся на месте, выдрав шипами бутсов траву из земли. Пошел к стаду. Граня окликнула:

— Иди сюда! Парень ты, смотрю, с кандибобером.

Андрей прислонился к другому топольку, отвел глаза.

— Чего тебе?

— Андрюшенька, ты ведь жениться на мне собирался... Ну-ну, шучу! — Граня стала рядом, покусала горькую веточку тополя. — О любви с тобой, оказывается, нельзя — только о надоях, о механизации... Механизация! Нажал кнопку — и спина мокрая. — Кинула веточку, машинально сорвала другую. — Павел Кузьмич говорит, пока не переведем коров на стойловое содержание, толку электродойка не даст. Разве, говорит, навозишь ее летом по степям, когда пастбища то и дело меняются. Прав он.

— Как же переводить на круглогодовое стойловое? — А в голове было: «Если бы ты знала, как мне хочется... всегда, всегда быть рядом!»

— Силоса надо больше закладывать, фураж иметь, зеленую подкормку. Ну, и механизацию полную. Знаешь, сколько на всех этих коров доярок потребуется при механизированной дойке? Три! А сейчас — двадцать три. Вот и дешевизна молока. — Засмеялась: — Устроила тебе зооветтехминимум!

— Устроила.

Он смотрел на Гранин профиль. К матовой щеке, к шрамику под веком ласкался белокурый завиток волос. Сквозь мешанину листвы и веток прорвался последний вечерний луч солнца и наполнил ухо розовым светом, на мочке поджег вдруг зеленую, как Гранины глаза, клипсу. Вся она вот такая, Граня! То холодная, неприступная, то вдруг вспыхнет огнем.

— Грань, а если б ты была зоотехником? Тогда что?

— Тогда? — Она помолчала. — Тогда видно было бы.

— Знаешь, ты готовься в институт. Мы поможем тебе, комсомольское шефство и все такое. А?!

Она недоверчиво поглядела на парня.

— Ой ли! — И внезапно, пряча надежду, спросила: — А как написать: было много носок или носков?.. Носков. А как правильно: пять блюдцев или пять блюдечек?.. Блюдечек? Голова лопнет!

— Ничего, осилим! Будешь писать, а мы проверять и объяснять ошибки. Ладно?

Граня вздохнула:

— Ладно! — Она плохо верила в успех. — Пошли, что ли? Там уж, наверное, уха готова...

— Иди... Я проверю хвостопоголовье и вернусь...

На стоянке был переполох — пропали ложки. Перерыли все в рюкзаке и корзине, обшарили вокруг — как в воду канули.