Валентин Катаев - Повелитель железа (сборник)

— Ночь! Впереди — ночь! — выкатив глаза, повторил Хопкинсон.

— Я могу быть полезным?..

— Мне нельзя помочь… (Он улыбался, но длинные руки дрожали.) Меня нужно сжечь живым! Убить во мне черную кровь!.. Дорогой профессор. (Он увлек Родионова к перилам… Профессор от волнения уронил пакет, Зинаида всплеснула руками)…

— Папа, ты с ума сошел…

— Сейчас, сейчас, детка, к твоим услугам…

— Дорогой профессор, возьмите от меня известную вам рукопись, ту, что мы расшифровали, — твердо проговорил Хопкинсон.

— Такая ответственность! Нет, нет!

— Я не имею права держать здесь (рванул себя за карман пиджака) счастье целого народа… Я боюсь… Я буду бороться… А если не хватит сил? Я буду преступником!..

Тогда Родионов наклонился к его уху: — Ничего не понимаю…

Негр сунул ему в карман клеенчатую тетрадь.

— Берите… А я постараюсь сделать сто кругов по палубе энергичным шагом…

Пока Родионов засовывал рукопись, негр уже отбежал: на тускнеющем свете заката пронеслась его худая тень — руки в карманах, плечи подняты, рот оскален до ушей — и скрылась на носу за поворотом.

Профессор поднял палец: — Зинаида, на пароходе происходит что-то неладное.

Он и Зинаида спустились на корму. Наверху шел Гусев с папироской. Из освещенного салона выкатились Ливеровский, Лимм, Педоти и Хиврин, говоривший возбужденно:

— Обычное русское хамство… Вдруг больше не подают водки.

— Мы не пьяны, нет — мы не пьяны! — кричал Лимм.

И Педоти, схватившись за Хиврина:

— Я требую коньяк, они должны подавать. Это паршивые порядки — у вас в России!

— Идем вниз к буфетчику, там все достанем, — напористо-громко сказал Ливеровский. И — Лимм: — Вниз, к буфетчику! Хорошо!

Педоти: — Потребуем водку с мадерой!

Хиврин с энтузиазмом: — Люблю иностранцев, расстреливайте меня!

Все четверо устремляются вниз, к буфетчиику, лишь Ливеровский, покосившись на Гусева, задерживается, закуривает. Гусев вполголоса:

— А это зачем понадобилось?

— Тащить иностранцев в буфет?

— Иностранцев ли?

— Подготовка за пятнадцать ходов, — даю шах и мат.

— Мне?

— Рам.

— Ливеровский, я вас решил арестовать.

— Когда? — спросил он поспешно.

— В Самаре, завтра…

— Вам же влетит за это.

— Знаю. Наплевать! Не могу иначе.

— Аи, аи, аи! Так, значит, запутались окончательно? Струсили? Не ожидал, не ожидал…

— Мне неясен один ваш ход.

— Именно?

— Пойдете ли вы на мокрое дело?

— Догадывайтесь сами.

— Хорошо. Я тоже иду вниз.

— Не боитесь?

Гусев шагнул было к трапу, но остановился, медленно обернул голову, так неожиданно был странен этот вопрос. Нахмурился:

— Ах, вот как вы…

— Я сейчас — за папиросами и — вниз. — Ливеровский хихикнул, отошел. Гусев медленно стал спускаться. В окне отодвинулись жалюзи. Эсфирь Ребус спросила: — Алло, Ливеровский?

Он на секунду присел под ее окном: — Только что сели на этой остановке двое, наши агенты.

— Надежны?

— Как на самого себя… Бывший помощник пристава Бахвалов и — второй — корниловец Хренов, мой сослуживец. Инструкции им уже даны.

— Нужно торопиться.

— Я бегал вниз. Настроение подходящее. Мы еще подогреем.

— Нужно сделать все, чтобы негра взять живым.

Ливеровский развел руками: — Постараемся. Это самое трудное, миссис Эсфирь…

— Это настолько важно… В крайнем случае, я решала пожертвовать собой… (Ливеровский живо обернулся к ней.) Если отбросить кое-какие предрассудки, — не трудно вообразить, что мистер Хопкинсон может даже взволновать женщину…

Говоря это, медленно затянулась папироской. Он молча встал, отошел к борту и плюнул в Волгу. По палубе неслась тень негра — белые, зубы, белый воротничок.

— Уйдите…. Совсем уйдите, — сказала Эсфирь. Ливеровский нырнул вниз по трапу. Под окном миссис Ребус негр споткнулся, как будто влетел в сферу магнитных волн. Он сделал неудачное движение к борту. На секунду вцепился в поручни, — рот раскрыт, глаза как, у быка. Бедный человек хотел сделать вид, что спокойно любуется природой. Но сейчас же, уже нечеловеческой походкой, подпрыгивая, помчался дальше… Эсфирь продолжала курить, глядела на закат, и, если-бы не струйка дыма между пальцами ее узкой рук, — могло показаться, что эта красивая женщина в окне парохода, это неподвижное лицо с красноватым отсветом. в глазах — лишь приснилось черному человеку… Не добежав до кормы, он сделал поворот, схватился за голову и начал возвращаться, — руки полезли в карманы штанов, походка бездельника-волокиты… Только в пояснице какая-то собачья перешибленность. Должно быть, нелегко ему досталась борьба с дикими чувствами… Так же медленно, навстречу ему, Эсфирь поворачивала голову. О, если бы — заговорена. Нет, продолжала спокойно молчать.

— Душный вечер на Волге, — с трудом проговорил он (осклабился, встал на каблуки, закачался). — Вы, кажется, скучаете? (Короткое движение, — как будто хватаясь за курчавые волосы.) Отчего вы так странно молчите… Миссис Эсфирь…

— Я сказала все, что может сказать женщина… Дело за вами…

Тогда с кашляющим стоном он кинулся на скамью под окном, схватил руку миссис Эсфирь, прижал к губам:

— Я хотел бежать… Я хотел кинуться в воду. Я искусал себе руки… Молчу, молчу… Вы все понимаете… Маленький человечек вздумал бороться с Нулу-Нулу… Он миллионы веков напитывал нашу кровь яростью… Нулу-Нулу — в полдень встает над лесом, над нашей жизнью. Ствол баобаба, глаз взбешенного тигра — Нулу-Нулу… Он сжег мой разум… Мою совесть… Мою человеческую гордость… Все, все — в жертву ему…

Бормоча всю эту чушь, Хопкинсон встал на скамье на колено и глядел миссис Ребус в лицо с полуопущенными веками.

— Еще, — сказала она.

— Поверните ключ в двери… Я приду…

— Еще о Нулу-Нулу…

— Он стоит над, миром… Все горит-травы, леса, земля… Всё в дым, в мареве… Нулу-Нулу нюхает дым. — Мужчина приближается к женщине… «Хорошо», — говорит Нулу-Нулу… И он жжет их… Огонь вылетает у них изо рта, из глаз, из животов…

Жалюзи вдруг захлопнулись. Хопкинсон оборвал на полуслове, схватился за лицо и — раскачиваясь:

— Слепой идиот, старый аллигатор, глухая птица Кви-Кви… Трех линчей мало тебе, мало…

Эсфирь сейчас же появилась на палубе, На плечах — испанская шаль.

— Вот — ключ от моей двери… Вы получите его в свое время (оглянулась направо, налево и — шепотом): сейчас ко мне нельзя, — позднее… Абраам, поговорим серьезно… (С улыбкой провела ладонью по его щеке.) Нулу-Нулу, вы мне нравитесь… Будьте все время таким… Абраам, я решила… Я связываю мою жизнь с вашей. Вы гениальный человек. А ведь рука женщины, как Мала хищной птицы… Я хватаю добычу-это мое, вы весь мой! Таковы женщины… Абраам, расскажите о вашем замечательном открытии… Какой сладкий ночной ветер, подставьте лицо, — он освежает… Что главное в вашем открытии? Из-за чего в Америке такой переполох?