Алексей Кирносов - Перед вахтой

— Я сам иногда подозреваю, что в жизни есть какой — то смысл, — уклонился Антон от прямого ответа. — Почему бы и не пообщаться с человеком, который специально до него доискивается.

— Вообще-то она специально занимается переводами с английского, — растолковал Григорий. — Поиски смысла жизни — это ее хобби. Так сказать, занятие для заполнения свободного от основной работы времени. Ну, поедем, оснастившись соответствующим угощением.

Они зашли в колоссальный магазин на площади и стали выбирать угощение. Неопытный в коммерции, Антон считал, что чем продукт дороже, тем он вкуснее. Григорий разбирался в этом деле немногим лучше, и Иринка отстранила их от совершения закупочных операций. Они только стояли в очереди.

Спустя полчаса они вылезли из машины в тихом переулке, возле двухэтажного дома с пузатыми колоннами. Весь второй этаж этого дряхлого особняка был одной коммунальной квартирой с длинным коридором, куда выходили резные, с медными ручками, крашенные облупившейся уже белой краской двери. В коридоре пахло пищей и тряпками. Воздух был густой, стоячий, слоеный. Григорий стукнул по одной из дверей носком ботинка, и они зашли в большую, разгороженную пополам дубовым буфетом комнату.

Из кресла у окна, неторопливо отложив книгу, поднялась девушка. Такого роста, что полковник Гриф без колебаний поставил бы ее в первую шеренгу полка. Антон даже вздрогнул. В изумлении он стянул бескозырку.

Девушка приблизилась и радостно, будто она три дня нетерпеливо ждала его визита, сказала:

— Здравствуйте, хорошие люди. Ой, какого красавца вы привели в гости!

— Это мой младший товарищ, — представил Григорий. — Со второго курса. Стихотворец, спортсмен, скоро будет йогом и называется Антон.

Глаза девушки были на уровне глаз Антона, а вихры Григория рыжели где-то внизу.

Она сказала:

— Я называюсь Тамара. Снимайте ваши шинели и объясните мне, по какому случаю вы принесли эти кульки.

— Я уже говорил, что Антон стихотворец, — напомнил Григорий и, не сняв шинели, продемонстрировал в лицах всю историю о получении первого гонорара.

— Случай достаточно замечательный, чтобы выпить по этому поводу токайского, — решила Тамара. — Я постелю скатерть.

— Иногда пьют просто за знакомство, — сказал Антон, не собиравшийся пить.

— Что вы, ничего нельзя делать «просто», — возразила Тамара. — Каждый поступок должен иметь прочное обоснование, в нем должна быть необходимость. Иначе в мире начнется такая путаница…

За столом Тамара спросила Григория:

— Почему ты сказал, что Антон младший товарищ, когда у него на погонах две нашивки, а у тебя пусто?

— Нашивки ему дали за то, что он длинный и ходит в первой шеренге, — беззастенчиво растолковал Григорий. — Все длинные автоматически становятся командирами отделений и получают по две нашивки на плечо. А будь ты хоть семи пядей во лбу, да маленького роста, тебя сунут в последнюю шеренгу, и эдакий Антон станет покрикивать: «Эй там, на шкентеле, верблюд, не тяни ногу!»

— Вот до чего доводит человека зависть, — улыбнулась Тамара и поощрительно прикоснулась к руке Антона. — Она еще простительна, когда человек стремится достигнуть того, чему он позавидовал…

— Не говори ерунды, — тихо рявкнул Григорий. — Это Антон нам завидует, что мы пьем токайское, а он дует клюквенный напиток.

— А вправду, Антоха, по какому принципу у вас назначают старшинами? — спросила Иринка.

И сейчас Антон не смог ответить серьезно.

— У кого громче голос, — сказал он. — Когда охрипнет, назначают другого.

— Береги голос, — сказала Иринка. — Тебе идут нашивки.

— Это точно, — вставил Григорий. — Кому идет морская душа, а кому идет морская форма.

— Когда человек ругает товарища по профессии, он ругает самого себя, — заметила Тамара.

— Товарищ, поведай нам, от кого ты узнала столько непреложных истин? — спросил Григорий.

— От бабушки, — сказала Тамара. — Она отличается от меня тем, что не только знает истины, но и поступает в соответствии с ними.

— Кстати, где сейчас старушка?

— Заболела подруга ее юности. Она живет у нее. Вообще, бабушка редко живет дома, все время за кем-то ухаживает, кого-то нянчит, за кого-то хлопочет. Совсем меня бросила.

— Одиночество вас не угнетает? — спросил Антон.

— В двадцать пять лет это еще не страшно.

— Но, наверное, скучно?

— Почему вы так думаете? Разве вы скучаете наедине с самим собой?

— Я никогда не бываю наедине с самим собой. Так что не знаю.

— Странно. Когда же вам удается думать?

— Я считал, что всегда думаю, — сказал Антон.

— Да, да, — кивнула Тамара с грустью.

Она сама наливала себе вино и пила его много.

— Ты думаешь о том, как бы побольше навредить подрастающему поколению, — заявил Григорий. — На это тебе нужно твое одиночество.

— Тамара добрая, — сказал Антон. — Она не может никому вредить.

Иринка напомнила:

— Парни, праздник уже виднеется. Завтра тридцать первое.

— Пора сколачивать коллектив, — поддержал Григорий. Тамара спросила:

— Большой коллектив ты собрался сколачивать?

— Специалист этого дела Евгений Боратынский говаривал, что коллектив на праздник должен быть не меньше числа граций и не больше числа муз. Тогда не будет ни скуки, ни лишнего гаму.

— Оба числа нечетные, — заметила Тамара. — Это повод для ссоры.

— О чем речь? — подал голос Антон. — Мы четные. Мы успели сплотиться за этим столом, а надоесть друг другу мы еще не успели. Что еще нам нужно для веселья в праздник?

— Нужно взять билеты в театр, — сказала Тамара.

— А после театра? — спросил Григорий.

Тамара объявила, как о давно продуманном и решенном:

— Приедем ко мне, заведем магнитофон, и каждый будет веселиться по своему вкусу. Антону, например, купим молока. Он поделится с кошкой, пусть и у зверя будет праздник.

— Не время цапаться, — остановила Иринка. — Поговорим всерьез.

«Всерьез» говорили долго, и когда обсудили все частности, Антону пора уже было двигаться восвояси. Москвича Григория снова уволили с ночевкой, а бедного ленинградца только до двадцати четырех.

— Сегодня я ревнив, — сказал Григорий Иринке. — Сегодня я не пущу тебя провожать чужого мужчину.

— Я тоже считаю, что пусть его проводит Тамарища, — молвила Иринка, невинно опустив ресницы.

— Это интересно, — сказала Тамара. — Двадцать пять лет живу на свете, а еще ни разу не провожала военного. Пойдем Антон.

Снова он подъехал к Лихопольской казарме на такси, и снова старшина роты, разглядев в машине невоенный платочек не сделал ему выговора за то, что он возвращается из увольнения за полминуты до срока.

Антон сдал увольнительную, и Дамир спросил миролюбиво:

— Охотин, у вас есть какой-нибудь родственник в Москве?