Алексей Кирносов - Перед вахтой

— И как? — спросил Антон. Ему хотелось, чтобы торпеды попали и коварный посредник был посрамлен.

— Обе! — провозгласил Аким Зотов, смазывая палаш ружейным маслом. — Это редко, у кого обе по цели. Одна в первом котельном оказалась, другая в ахтерпике. Полчаса пластырь подводили.

— Хорошо! — обрадовался Антон.

— Хорошо, да не очень, — покачал головой Аким Зотов. — Командира разжаловали до младшего лейтенанта и убрали от нас на Север. Но человек свое доказал, я таких уважаю. Другой стал бы по начальству ходить, строчить жалобы, комиссию требовать. А наш раз — и в дамки. В бою с таким командиром не пропадешь.

— Всякими путями приходится правду доказывать, — вздохнул Антон и поведал Акиму Зотову, как угодил на гауптвахту.

Они успели выдраить несколько самурайских мечей и средневековых пистолетов. Наступило обеденное время. Пришел сухонький, хроменький полковник, отвел их в буфет, усадил в уголке, подозвал официанта, велел кормить моряков досыта, а сам с печалью человека, страдающего желудком, смотрел, как они уминают простую и обильную снедь, и все с хлебом. Аким Зотов и компот съел с хлебом.

Принимаясь на сытый живот за источенную, рыжей ржой татарскую саблю, он произнес:

— Небось от русской кровушки… Где они, этой саблей порубанные, лежат?.. А драться я не обожаю. И без того человек то лбом, то затылком об жизнь колотится. Думаешь, тому мичману легко, что его девушка на тебя сменила, вроде как бушлат на шинель? У него тоже душа болит. Ты вдумайся.

— За подлость надо наказывать, — сказал Антон. — Тот посредник ведь тоже был наказан за подлость.

— Там другие интересы, другой масштаб, — возразил Аким Зотов — Не бил его старший лейтенант, а унизил. Он его морально уничтожил, а ты аморально — кулаком. Скажешь, миноносец попортил? Так его, дряхлого, жалеть нечего, ему еще в прошлую пятницу под автоген, пора было. Нет, неинтересно ты поступил, Антон Охотин.

— Побывал бы в моей шкуре, — насупился Антон.

— Спасибо, служивый, — засмеялся Аким Зотов. — У меня собственная еще не обношена. Тут жмет, там тянет, здесь отстает…

— Да, да, — сказал Антон поспешно. Ему стало неловко, что он перебил рассказ Акима своим любопытством да откровениями. — Что у тебя со Светланой дальше получилось?

Аким Зотов пожал плечами.

— Ничего не получилось. Послал ей Восьмого марта поздравление с праздником. Получил в ответ спасибо и пожелание успехов в боевой и политической подготовке. Время шло, успехи были. После призовых стрельб дал комдив нам, нескольким отличникам, по десять суток отпуска. А я уже привык о ней думать. Журнал «Смена» регулярно смотрел, не напишут ли о ней еще. С тех пор не писали. Меньше, видно, лампочек стала делать, запарилась на заочном отделении. Решил ехать в Ленинград! — сказал Аким Зотов и рассек воздух гибкой шпагой. — А то мечтаешь о каком-то призраке воображения, надо хоть повидать человека. Может, и не стоит того. Но душа, конечно, хочет, — виновато улыбнулся Аким, — чтобы оказалась она совершенно прекрасной девушкой и чтобы перевернула своим вторжением всю мою тихую жизнь. И я бы боролся за нее, добивался, сокрушая все препятствия, и достигал бы вершин, чтобы быть ей под стать… — Аким вонзил шпагу в грудь манекена, наряженного в настоящий французский мундир эпохи нашествия двунадесяти языков. Манекен скрипнул, хотел упасть, но Антон удержал его. Аким сказал огорченно: — Вот… Испортил вещь.

Антон расправил края небольшой дырки.

— Не заметят. А кто заметит, подумает, что распорот на поле брани. Брось шпагу и рассказывай.

Аким положил шпагу на стеллаж, вынул из груды ржавого оружия восточный, синусоидальной формы меч.

— Чего только человек на человека не ковал, — покачал он головой. — Ну и ножик… Словом, занял я плацкартное место на верхней полке жесткого вагона, пью чай с сухариками, с соседями в карты играю. А на дне чемоданчика лежит у меня подарок с Южной Балтики — симпатичная янтарная брошка в коробочке. И думаю… Сперва страшновато было, но чем ближе к Питеру, тем мысли мои яснее и спокойнее. Красотой внешности меня неизвестные мои родители не наделили, но насчет чего другого я крупного промаху не дам. И силенка есть, и восемь классов кончил, и профессию рабочую имею слесаря, и на флотах три года обтесывался среди культурной публики, и книги читаю не без понимания идей произведения… Думаю, что это хорошо, что поезд прибывает утром. Сразу пойду на завод, отыщу там девушку Светлану, а дальше — обстановка подскажет. Так оно и вышло. На завод меня, правда, не пустили. Вызвали ее в проходную. Гляжу — та самая. И ни капельки портрет не был подкрашен, скорее наоборот. «Здравствуйте, — говорю, — Светлана, вот я и приехал, Аким Зотов. — И смотрю, что у нее на лице отразится. Девушка растерянна и смущается. — Если вам, — говорю, хочется меня, например, к черту послать, так вы давайте сразу, рубите, как бульдогу хвост, с самого рождения». Она зарделась. «Нет, — отвечает, — что вы, Аким Зотов, я рада. Это я сейчас от неожиданности такая неловкая. Да и рабочее время, сами понимаете, что тут скажешь». Верно, Антон Охотин, что тут скажешь в проходной на морозе, когда вахтенный озирает всеми прожекторами и прикидывает, в каком этот матрос к ней отношении и какими выражениями об этом передать по смене. «Так давайте, — подсказываю, — як пяти часам приду, как раз рабочее время кончится. А пока вот к вашей красивой кофточке небольшое прибавление родом с песчаных берегов незабвенной Южной Балтики». И даю коробочку с брошкой. «Это лишнее, — говорит. — Зачем вы?» Но приняла, коробочку раскрыла, одобрила. «Где вы, — спрашивает, — устроились?» Смешной вопрос. «Это, — говорю, — для военного человека не проблема. В любой войсковой части днем покормят, вечером кинофильм покажут, а на ночь спать положат на чистой простыне. Мы люди государственные». Светлана, наконец, улыбнулась. И знаешь, Антон Охотин, ради одной этой улыбки… Иду я по Невскому проспекту, и таким мне все представляется разноцветным, просто душа вылетает из груди вон. Бодрым шагом вышел я на Невский проспект, улыбчивый и добрый, всему очарованию природы доступный, почувствовал наконец всем организмом, что я в отпуске, что жизнь есть замечательный дар и что через четыре часа у меня свидание с самой прекрасной девушкой из всех, которые когда-либо перевыполняли производственные нормы. И тут… — Аким Зотов приставил к груди Антона вычищенный до голубого сияния меч. — Ох, лучше бы я выпил крепкого чаю, это ведь не менее морской напиток. Слышу: «Товарищ сержант, почему не отдаете честь патрулю? И почему у вас верхний крючок шинели расстегнут? И чем это от вас припахивает, товарищ сержант? Дайте — ка ваши документы!..» Гляжу, стоит пехотный капитан, хилый такой человечишка, лицо синее, то ли с мороза, то ли грипп его замучил. А по бокам солдаты.