Л. Пантелеев - Том 2. Республика Шкид

— А тебе какое дело?

Дерзость девчонки задела Гришку.

— А коса у тебя крепкая? — спросил он угрожающе.

— Попробуй!

Гришка протянул руку, думая, что девчонка завизжит и бросится жаловаться. Но она не побежала, а молча сжала кулаки, приготовившись защищаться, и эта молчаливая отвага смутила Гришку.

— Руки марать не стоит, — буркнул он и отошел.

Больше он не трогал ее, и хотя особенной злости не испытывал, но заговаривать с ней не хотел.

Тоня первая заговорила с ним.

Как-то раз Гришку назначили пилить дрова. Он пришел в зал подыскать себе помощника и остановился в нерешительности, не зная, кого выбрать. Тоня, стоявшая в стороне, некоторое время глядела то на Гришку, то на пилу, которую он держал в руках, потом, подойдя к нему, негромко спросила:

— Пилить?

— Да, пилить, — угрюмо ответил Гришка.

— Я пойду с тобой, — краснея, сказала Тоня. — Я очень люблю пилить.

Гришка, сморщившись, с сомнением оглядел девочку.

— Ну, хряем, — сказал он недовольно.

Полдня они проработали молча. Тоня не отставала от него, и совсем было незаметно, что она устала. Тогда Гришка подобрел.

— Ты где научилась пилить? — спросил он.

— В колонии, на Помойке. — Тоня рассмеялась и, видя, что Гришка не понимает, пояснила: — На Мойке. Это мы ее так — помойкой — прозвали… Там только одни девочки были, и мы всегда сами пилили дрова.

— Подходяще работаешь, — похвалил Гришка.

К вечеру они разговорились. Окончив пилку, Гришка сел на бревно и стал свертывать папироску. А Тоня рассказывала о своих проделках на Мойке. И тут Гришка сделал открытие: оказывается, девчонки могли рассказать много интересного и даже понимали мальчишек. Тогда, растаяв окончательно, Гришка распахнул свою душу. Он тоже с гордостью рассказал о нескольких своих подвигах. Тоня внимательно слушала и весело смеялась, когда Гришка говорил о чем-нибудь смешном. Гришка разошелся, совершенно забыв, что перед ним девчонка, и, увлекшись, даже раза два выругался.

— Ты совсем как мальчишка, — сказал он ей.

— Правда? — воскликнула Тоня, покраснев от удовольствия. — Я похожа на мальчишку?.. Я даже курить могу. Дай-ка.

И, выхватив из рук Гришки окурок, она храбро затянулась и выпустила дым.

— Здорово! — сказал восхищенный Гришка. — Фартовая девчонка!

— Ах, как я хотела бы быть мальчишкой. Я все время думаю об этом, — сказала печально Тоня. — Разве это жизнь? Вырастешь и замуж надо… Потом дети пойдут… Скучно…

Тоня тяжело вздохнула. Гришка, растерявшись, потер лоб.

— Это верно, — сказал он. — Не везет вам, девчонкам.

Через неделю они уже были закадычными друзьями.

Тоня много читала и пересказывала Гришке прочитанное. Гришка, признававший только детективную, «сыщицкую» литературу, был очень удивлен, узнав, что существует много других книг, не менее интересных. Правда, герои в них, судя по рассказам Тони, были вялые и все больше влюблялись и ревновали, но Гришка дополнял ее рассказы уголовными подробностями.

Рассказывает Тоня, как граф страдал от ревности, потому что графиня изменяла ему с бедным поэтом, а Гришка покачает головой и вставит:

— Дурак!

— Почему?

— По шее надо было ее.

— Нельзя. Он любит.

— Ну, так тому бы вставил перо куда следует…

— А она бы ушла с ним. Граф ревновал же.

— Ах, ревновал, — говорит Гришка, смутно представляя себе это непонятное чувство. — Тогда другое дело…

— Ну вот, граф взял и уехал, а они стали жить вместе.

— Уехал? — Гришка хватается за голову. — И все оставил?

— Все.

— И мебели не взял?

— Он им оставил. Он великодушный был.

Гришка с досадой крякает.

— Балда твой граф. Я бы на его месте все забрал: и кровать бы увез, и стол, и комод, — пусть живут как знают…

Иногда они горячо спорили, и тогда дня мало было, чтобы вдоволь наговориться.

— Знаешь, — сказала однажды Тоня, — приходи к нам в спальню, когда все заснут. Никто не помешает, будем до утра разговаривать…

Гришка согласился.

Целый час выжидал он в кровати, пока угомонятся ребята и разойдутся воспитательницы, потом прокрался в спальню девчонок. Тоня его ждала.

— Полезай скорей, — шепнула она, давая место.

И, закрывшись до подбородков одеялом, тесно прижавшись друг к другу, они шептались.

— Знаешь, кто мой отец? — спрашивала тихонько Тоня.

— Кто?

— Знаменитый изобретатель Маркони… Он итальянец…

— А ты русская. Как же это?

— Это мать у меня русская. Она балерина. В Мариинском театре танцевала, а когда отец убежал в Италию и бросил ее, она отравилась… от несчастной любви…

Гришка только глазами хлопал, слушая Тоню, и не мог разобраться, где вранье, где правда. В свою очередь, он выкладывал Тоне все, что было интересного в его скудных воспоминаниях, а однажды попытался для завлекательности соврать.

— Отец у меня тоже этот, как его…

— Граф?

— Ага.

— А как его фамилия?

— Дамаскин. Тоня фыркнула.

— Дамаскин… Замаскин… Таких фамилий у графов не бывает, — решительно сказала она.

Гришка очень смутился и попробовал выпутаться.

— Он был… вроде графа… Служил у графа… кучером…

Тоня долго смеялась над Гришкой и прозвала его графским кучером.

Гришка привык к Тоне, и ему было даже скучно без нее.

И неизвестно, во что бы перешла эта дружба, если бы не беда, свалившаяся на Гришку. Но, как известно, Гришка здорово набузил, и вот в канцелярии распределителя ему уже готовили сопроводительные бумаги в Шкид.

Последнюю ночь друзья не спали. Гришка, скорчившись, сидел на кровати около подруги.

— Я люблю тебя, — шептала Тоня. — Давай поцелуемся на прощанье.

Она крепко поцеловала Гришку, потом, оттолкнув его, заплакала.

— Брось, — бормотал растроганный Гришка. — Черт с ним, чего там…

Чтобы утешить подругу, он тоже поцеловал ее. Тоня быстро схватила его руку.

— Я к тебе приду, — сказала она. — Поклянись, что и ты будешь приходить.

— Клянусь, — пробормотал уничтоженный и растерянный Гришка.

Утром он уже был в Шкиде, вечером пошел с новыми друзьями сшибать окурки, а через неделю огрубел, закалился и забыл клятву.

Но однажды дежуривший по кухне Горбушка, необычайно взволнованный, ворвался в класс.

— Ребята! — заорал он, давясь от смеха. — Ребятки! Янкеля девчонка спрашивает. Невеста.

Класс ахнул.

— Врешь! — крикнул Цыган.

— Врешь, — пролепетал сидевший в углу Янкель, невольно задрожав от нехорошего предчувствия.

— Вру? — завопил Горбушка. — Я вру? Ах мать честная! Хряй скорее!..

Янкель поднялся и, едва передвигая онемевшие ноги, двинулся к дверям. А за ним с ревом и гиканьем сорвался весь класс.

— Амуры крутит! — ревел Цыган, гогоча. — Печки-лавочки! А ну поглядим-ка, что за невеста!