Вера Щербакова - Девушки

— А книжечки-то надо положить на место, не читать, — сказала она, забирая у матери Герцена,

Днем стали приходить знакомые проведать мать. Дарья Ивановна натянула на дверной звонок меховую рукавицу, чтобы не беспокоил больную, и всем отвечала неизменно:

— Живы, здоровы, поправляемся!

Мать заведовала отделом агитации и пропаганды в райкоме партии. Случалось, если её не заставали на работе, приезжие из колхозов прямо направлялись к дому в любой час дня и вечера. Распрягали лошадей, задавали корму. Тетя Даша ворчала, что у липы ободрали всю кору.

«Пожалуй, трудно будет маме в Москве на заводе», — думала Варя, приглядываясь к жизни матери и все еще не решаясь завести с ней разговор об этом.

Девять дней пролетели незаметно. Варя даже в городе ни разу не побывала, находясь все время неразлучно с матерью.

На улице за эти дни здесь стало совсем по-весеннему: падала капель из труб на посеревший ноздреватый снег, синел за станцией хвойный лес.

— Здоровье Марье Николаевне из столицы привезла, легкая рука у тебя, Варюша, — говорила повеселевшая тетя Даша.

— Мама, ты слышала, что говорит она? — спросила Варя, начиная долго откладываемый разговор. — Может, тебе вообще в пользу бы пожить несколько в Москве?

— Как, не работая? — удивилась мать. — Что значит несколько?

— Ну, год-другой… А работать, почему же, на заводе дело найдется для тебя, — обрадованная, что мать не отказывалась сразу, говорила Варя. — И знаешь, мама, зажили бы с тобой как!..

— Я все одна и одна, — заговорила мать. — До болезни не замечала, некогда было. А тут…

Голос у неё дрогнул. Варя внезапно, словно у неё подкосились ноги, опустилась на стул, не смея взглянуть на мать.

Черные большие грачи расхаживали в огороде по прошлогодним грядкам с таким независимым видом, будто знали, что в доме живет больной и некому вспугнуть их.

Варя представила, как мать вот так же сидела в одиночестве у окна, предаваясь тоскливым мыслям, и слезы выступили у неё на глазах.

— Рыжик мой! — оправившись, сказала мать и коснулась Вариных волос. — Значит, по рукам, как говорит твоя Сима?

— По рукам, мама, по рукам!

Лежа в эту ночь у тоненькой перегородки, разделяющей их кровати, Варя прислушивалась к дыханию матери, мечтая, как они устроятся в Москве.

На следующий день мать начала бродить по комнатам. Подобревшая тетя Даша отперла на крыльце почтовый ящик и вынула оттуда целый ворох газет.

— Не сразу только, Марья Николаевна, — говорила она, сортируя по числам газеты, и вдруг, ахнув, запричитала:

— Батюшки, Марья Николаевна, голубушка, гляньте-ка вы, да ведь это Варя наша в «Труде!»

Мать торопливо надевала очки не повинующимися ей руками.

— Дай сюда, — строго сказала она Дарье. — Напугала как! А и верно, похожа, — добавила она, рассматривая снимок. — Варя, да ты что надулась? Недовольна разве?

— Конечно, недовольна. Снимали всю бригаду, а посадили одну меня. Я не Комова небось! — отозвалась Варя.

Мать укоряюще покачала головой.

— Подождите-ка, да тут и статья есть на второй странице. Читай, Варя. Дарья Ивановна, послушай.

Варя читала довольная. «Вот что значит писатель, как правильно описал все наши треволнения! Ну, очерк девчатам понравится. Соскучилась я о вас, друзья мои!»

— Завтра тебе надо ехать, — первое, что сказала мать, когда Варя дочитала очерк. — Как же там без тебя, а если что не так?

— Борис Шаров обещал позвонить в случае чего, да и на Симу я надеюсь.

— Предположим, но… Да не возражай, пожалуйста? — прикрикнула мать.

Она взяла газету и стала перечитывать очерк. Тетя Даша встала и на цыпочках вышла из комнаты. Варя с волнением ждала. Ей уже начинало казаться, что в статье перехвалили их. и это не по душе придирчивой матери.

— Хорошая у тебя бригада, — сказала, дочитав, мать.

К шестичасовому утреннему поезду на другой день разбудила Варю мать. Вставать не хотелось: очень уж удобно на большом кожаном диване в кабинете отца. Все привычное кругом, милое сердцу. Ленин с вышитого портрета все так же, как в дни детства, смотрит, прищурившись, в своей неизменной кепочке и с красным бантом на пиджаке: вот-вот заговорит. Пряча лицо в подушку, Варя подумала, что будет очень скучать в общежитии, пока не приедет мать.

— Вставай, Варенька, да помоги мне снять портрет со стены, — попросила Марья Николаевна.

— Ленина?

— Ленина. Тебе от отца… дорогая память, — медленно проговорила мать.

Тропинка на станцию бежала в гору, и Марье Николаевне, прильнувшей к окну, мнилось, что Варя не идет, а как бы набирает высоту. Варя часто оглядывалась, пока не скрылась за поворотом, и разрумяненное лицо её сияло счастьем. Такого сюрприза она не ожидала. Ведь это был тот самый портрет, в надежной дубовой раме, — подарок отцу от ивановских рабочих.

«Мы завоюем право на него — всегда с нами в цехе у станков пусть будет он!» — думала Варя, поднимаясь все выше и выше в гору.

Варя приехала, когда уже все ушли на завод. Было что-то волнующеё в том, как она вошла в пустую, без девушек, комнату и, поставив портрет на стул к стене, не раздеваясь, в пальто, села к столу; казалось, прошло много-много времени с тех пор, когда она уехала отсюда, и вот возвращается чем-то не похожей на прежнюю Варю. В поезде она ни на минутку не могла вздремнуть, а все сидела у окна, смотрела на убегающие в сторону опушки зимнего леса столбы и думала, думала…

Полученное накануне письмо Симы Варя скрыла от матери; как ей хотелось сейчас, если бы было возможно, скрыть его от себя! Но ни там, в вагоне, ни здесь, заглянув в зеркало на свое уставшеё, с прямыми широковатыми бровями лицо, она не могла солгать себе: Иван Титов занимал все её мысли, все чувства! Тамара Комова и Титов! Не верилось, не хотелось верить! Но если рассуждать хладнокровно, то почему же и нет: Тамара привыкла пробовать свое кокетство на всех, а Титов, как видно, неразборчивый на знакомства, едва ли даст себе труд не отвечать на него. А тут еще это рационализаторское предложение, оно, конечно, сблизило их.

Варя все сидела, облокотившись на стол и зажав голову руками, но надо было на что-то решиться, прежде чем идти в цех и встретиться с ними. Самодовольное, холеное лицо Тамары, за которым она всегда так ухаживала, натирая разными кремами, встало перед Варей. Тут все было мелкое: и черты лица и их выражение. И, честное слово, Варя не питала к Комовой сейчас никаких особенно неприязненных чувств, кроме давно укоренившегося чувства неуважения. Но Титов не Тамара, с его умом и талантливостью… Так где же глаза у него?

«Просто он никого не любит и разменивается по мелочам, беря то, что само плывет в руки. Вот и все», — пришло на ум Варе.