Михаил Шолохов - Слово о солдате (сборник)

На рассвете все было кончено… Перед комендатурой стоял танк и три грузовика. Бойцы Рузаева, окруженные толпой пехотинцев, рассказывали, как было дело. В сторонке жались в кучу пленные. В комендатуре двое танкистов и пехотный лейтенант разговаривали с Рузаевым. У капитана от потери крови кружилась голова, но он держался изо всех сил и вел разговор, будто ничего не случилось.

— Кто дал вам знать о немцах? — спросил Рузаев у танкиста.

— Командование знало, что их группа выскочила из котла. А мы оказавшись под рукой, как раз только из ремонта вышли, вот нас и послали опробовать машину. Пехота дала своих ребят… Без нас бы вы хлебнули лиха…

— Да нет, ничего, держались бы, — ответил Рузаев, — не впервой…

— Серьезная рана?

— Нет, мелочь. Осколком поцарапало…

…Сон вернул Рузаеву силы, и утром, после перевязки, убедившись, что рана нормально затягивается, он приступил к своей обычной работе.

В этот же день к вечеру в комнате капитана связист Дыхни весело кричал в телефонную трубку:

— Полный порядок! Закрепляй!.. Товарищ комендант, — доложил он Рузаеву, — связь обеспечена!

— Спасибо, — ответил Рузаев и, вспомнив ночь, еще раз сказал: — Большое спасибо!

Вошел дежурный и доложил, что коменданта желает видеть один раненый, которого везут в тыл. Рузаев, выйдя на улицу, увидел сидящего в санитарной машине сталинградца из своего батальона, сержанта Приходько. Сержант с трудом выбрался из машины, и они обнялись. Приходько заметил, что левая рука Рузаева не вдета в рукав.

— Что это, товарищ капитан, — спросил он, — никак авария?

— Так, пустяк, — уклончиво ответил Рузаев и, показав на перевязанную руку Приходько, сказал: — А тебя тоже малость подранили.

— Месяца на три батальон оставил, — вздохнув, сказал сержант.

Рузаев расспрашивал Приходько о батальоне и не мог скрыть волнения, слушая смешливый рассказ его о боевых делах бойцов батальона.

— Немец нас, рузаевцев, ох не любит, — говорил Приходько, — от самого Сталинграда запомнил он нас. Ну, а сейчас не Сталинград, а почище будет…

Они стояли рядом, капитан и сержант, одинаково меченные белым бинтом, будто и теперь оба они ранены были в одном и том же бою, как уже было один раз под Киевом.

Санитарная машина уехала, и Рузаев вернулся в свою комнату. Раздался писк телефона. Рузаев снял трубку.

— Комендант города слушает!

— Рузаев?

— Я, Рузаев.

— Говорит генерал Строевский!

— Слушаю вас, товарищ генерал!.. — Машинально Рузаев встал и продолжал разговор стоя.

— Что у вас там ночью произошло? — спросил генерал.

— Да ничего особенного, товарищ генерал. Как вы предупреждали, так и вышло… В общем, немцы малость хотели побаловать…

— Малость, говорите? А рана как?

— Заживет, товарищ генерал!

— Спасибо за службу, капитан! И поздравляю вас с Красной Звездой.

Рузаев молчал, не зная, что сказать.

— Алло! — услышал он. — Алло! Рузаев! Куда вы пропали?

— Благодарю, товарищ генерал. Я не пропал, я здесь, — сказал Рузаев, и генерал рассмеялся:

— Ну, вот и хорошо, и впредь не пропадайте и оставайтесь на своем месте. В День Красной Армии привезу вам орден, приготовьте ужин получше!..

— Есть, товарищ генерал!..

Рузаев положил трубку и подошел к окну. По улице двигалась колонна танков, направлявшаяся на запад, туда, где воевал его батальон.

Шли дни, с утра до поздней ночи заполненные работой, как будто бы маленькими делами и заботами. Та ночная схватка давно стала воспоминанием, одним из обычных воспоминаний войны. Однажды кто-то спросил у Рузаева, почему угол комендатуры обвален и забит досками. Рузаев посмотрел на это место, может быть, несколько дольше посмотрел, чем посмотрел бы другой, и сказал:

— Как это почему? Очень просто — война!..

Сержант Городков извлек из ящика серый пушистый комок и воскликнул с изумлением:

— Братцы! Ведь это зверюшка какая-то… Ей-ей!

— Никак котенок? Котенок и есть… Чучело кошачье. Вот чудеса!

— Мать честная, да не кот это, а целый медведь… Топтыгин… Ушастый какой. Ах ты, дурашка!

Разведчики сгрудились вокруг странного подарка, шутили, спорили и радовались. Пушистый комок переходил из рук в руки.

— Солдаты! Да это муфта! — со смехом сказал один из бойцов. — Поверьте мне — это детская муфта… я видел такую… Ну, ясно — глядите-ка: вон тут и отверстие…

— Документ, братцы, прошу внимания! — торжественно объявил сержант Городков. Он распечатал конверт и вслух прочитал записку:

«Дорогие дяди фронтовики! Посылаем вам своего мишку, чтобы вы грели ручки. Люся, Маша, Женя, Ваня, Фима, Додик, Танечка…» И еще много, много детских имен.

В землянке дружно расхохотались. Потом стало тихо. Медвежонок снова обошел круг. Было в нем что-то притягательное. На него смотрели с нежностью, его гладили, прижимали к небритым жестким щекам. Кто-то шумно вздохнул. Кто-то пробормотал:

— Поди ж ты… что придумали: ручки!

Городков посмотрел на свою огромную ладонь, на пальцы с обломанными, желтыми от махорки ногтями, покачал головой и рассмеялся:

— Мизинец разве обогреть, солдаты, а?

У всех посветлело на душе. Вспомнили малых сыновей, дочек, сестренок. Этот необычайный подарок принес чистое детское дыхание, веселый лепет, серебряный смех. И на секунду сержанту Городкову показалось, что в землянку, переваливаясь с бочка на бочок, вошел тихонько Гришутка, взобрался на колени, трется круглой щечкой о его щетинистую щеку, посапывает и что-то журчит так, как умеют журчать только малые дети и ручьи.

— Эх, братцы, у меня парень — герой. Ну крепенький, что твой белый гриб! — мечтательно сказал сержант Городков. — А сердитый какой, ты, брат, с ним не шути… Три года его не видел, сейчас уж буквы понимает. Родинка у него на правом височке…

И каждый вспомнил вслух что-то о своем малыше: и взгляд, и повадки, и ямочку на щеке. И оттого, что вспомнили это, у всех прояснились лица, а потрескавшиеся губы расползлись в широкие добрые улыбки.

Только Иван Рыбалка сидел в углу, по-прежнему молчаливый и скучный: некого ему было вспоминать, потому что был он холост, отец и мать его давно померли, младших сестер и братьев не было. Была у Ивана Рыбалки любимая девушка Груня, но давно перестала писать письма. И получилось, что некому ждать возвращения Ивана Рыбалки с войны, и жил он, как зло шутил сержант Городков, без аппетита.

— Братцы! А ведь тут еще документ! — вскричал сержант, извлекая из конверта вторую записку. Он прочел ее вслух, и разведчики узнали историю смешной муфты.

Каждое утро малые питомцы детсада отправлялись с тетей Полей на прогулку. Они прихватывали с собой муфту. Муфта была одна на весь детский сад, и малыши поочередно грели руки в меховом мишкином пузе, подшитом голубым шелком. Они очень дорожили своим медвежонком. Они дрались из-за него и плакали горючими слезами. Но вот пришла тетя Поля и сказала: «Давайте, ребятки, пошлем к празднику бойцам письмо». И тогда они сами решили послать на фронт не только письмо, а самое хорошее, что у них было, — медвежонка.