Антти Тимонен - Мы карелы

Васселей действительно сомневался. «Неужели это тот самый Таккинен?» Слишком уж молодым показался ему офицер, от которого он должен получить инструкции и в чьем подчинении он должен действовать. Да и вид у него был вовсе не мужественный: стройная юношеская фигура, тонкий, чуть вздернутый нос на мальчишеском лице. Лишь подбородок, тяжелый и высокий, придавал ему какую-то солидность.

— Прежде чем пойдете отдыхать, мы имеем возможность встретиться с Боби Сивеном, — сказал Таккинен. — Господин Сивен может принять вас только сейчас.

Бобби Сивен… Таккинен произносил это имя подчеркнуто. Это имя должно было значить больше, чем официальный пост, который занимал этот человек. Он был ленсманом Ребольского уезда.

Господин Сивен принял их в горнице просторной карельской избы. Пол был покрыт деревенскими, с карельским узором, половиками, устланными на полу так, что между ними был виден белый некрашеный пол. Хотя в избе жил лютеранин, иконы по-прежнему оставались в красном углу. На стене в раме под стеклом стоял в полный рост Маннергейм с рукой на эфесе сабли. Посередине просторной избы сиротливо и одиноко стояло изящное кресло-качалка, в котором сидел одетый по-домашнему — в мягких тапочках из оленьей шкуры — хозяин дома.

— Здравствуйте, — Васселей поздоровался не по-военному, но встал перед Сивеном по стойке «смирно».

Сивен поднялся, энергично пожал руку и, снова опустившись в кресло, предложил Васселею сесть. Васселей сел и стал с любопытством разглядывать Боби Сивена, раскачивающегося в кресле. О семействе Сивенов и о самом Боби он был много наслышан. Отец Боби Сивен в 1915 году был заметной фигурой в движении финских егерей. Сын его старался по мере возможности умножить славу фамилии Сивенов. Несмотря на юные годы, он успел принять участие в экспедиции Малма, затем в следующем году ходил в поход на Олонец, откуда ему, как и из Ухты, пришлось спасаться бегством. Теперь ему было двадцать два года. «Пожалуй, слишком молод, чтобы стоять во главе уезда, — подумал Васселей. — Интересно, кто стоит за спиной мальчишки и заправляет всеми делами?»

Глаза у Боби были большие и ярко-синие, как у красавиц, которых изображают на открытках. Смотрели они холодно и отрешенно. Рот был небольшой, как у куклы, только нос, как у взрослого мужчины, — крупный и мясистый. В дверях появилась молодая женщина, и Боби что-то ей приказал взглядом. Тут же на столе появился поднос с чашками кофе, пирожными и бутылкой коньяка.

— Прошу к столу.

Это было сказано сухо, в тоне приказания, словно речь шла о каком-то служебном деле, которое надо было выполнить немедленно.

Васселей охотно сел за стол.

— Дорога, наверное, была очень утомительной? Так, значит, вы родом с севера? Северные карелы — народ крепкий, упорный.

Вопрос, казалось, был дружеским, но голос Боби был сухим, безжизненным, отрешенным, как и его взгляд. Да и все вокруг было проникнуто этим чужим и холодным духом.

Сивен, подливая Васселею коньяк, сам к своей рюмке не прикоснулся. Неторопливо, ненавязчиво он переходил от одного вопроса к другому, вернее, только касался их, стараясь узнать мнение гостя. Глаза Сивена чуть оживились, когда он поинтересовался, что думает Васселей о том, как следовало бы вести дела в Северной Карелии, где теперь создано свое Карельское правительство.

— Конечно, учитывая интересы народа, — ответил Васселей так же коротко, как и на все другие вопросы Сивена. Впрочем, пространных ответов от него не требовали. Он мог даже молчать. Сивену было достаточно, если он кивал головой.

— В настоящее время в историческом аспекте Карелия находится в очень интересном, в некотором смысле даже выгодном положении, — пояснил Сивен. — Я имею в виду не жизненный уровень народа, он, конечно, настолько низок, насколько большевикам удалось его понизить. У карельского народа есть сейчас три выбора. Ребольский и Поросозерский уезды находятся под опекой Финляндии, в них жизнь налаживается по принципам западной демократии. В Южной Карелии и в Тунгуде люди живут под большевистским режимом. В Ухтинском округе свое Карельское правительство. Как вы полагаете, долго ли перед карелами будет эта свобода выбора? И какой путь карелы выберут?

— Да я в политике-то не очень… — Васселей замялся. — Вот в сельском хозяйстве да по части работы в лесу я разбираюсь. Да еще немного в военных делах.

— А если все же придется выбирать? Если каждый должен сделать свой выбор? Как в Финляндии в восемнадцатом… Быть свободным или жить под русским игом? Финны выбрали свободу и сражались за нее. А вы, карелы?

Васселей пожал плечами.

— Вот она, трагедия карел, — с сожалением сказал Сивен. — Вы, карелы, еще не пробудились, у вас нет национального самосознания. Его имеют лишь те, кто получал от финнов экономическую помощь в коммерческих делах и в ком под влиянием финнов пробудилось национальное чувство. Но теперь каждому предстоит сделать свой выбор. И нужны не слова, а дела. Я еще раз спрашиваю вас: какой образ жизни вы лично предлагаете и советуете другим выбрать? Как карел?

— Как карел? Такую жизнь, чтобы можно было жить в мире.

— А как солдат?

— Как солдат? — Этот допрос начал раздражать Васселея, и он не скрывал этого. — Разрешите заметить, что солдатом мне довелось быть немного больше, чем вам обоим, вместе взятым. Быть солдатом — это значит: прикажут «ложись» — ложись, скажут «встать» — вставай, скомандуют «марш» — шагай. В Каяни меня уже проверяли, кто я такой и что думаю.

Таккинен нахмурил брови, давая Васселею понять, что такой тон неуместен при этом разговоре. Но Сивен, кажется, не обиделся. Он кивал в знак согласия.

— Хорошо сказано, но слишком образно. Солдат-карел должен знать и уметь еще кое-что. Вставая, он должен знать, куда пойдет. Есть вещи, которые вы должны легко усвоить и разъяснить своим землякам… Здесь, в Ребольском уезде, в самом молодом уезде Финляндии, мы старались по мере сил и возможностей…

Расхаживая по домотканым половикам, Сивен рассказывал Васселею об обстановке в Ребольском уезде, о продовольственном положении, которое, по его словам, не было еще удовлетворительным, но которое Васселею стоило сравнить с условиями, в каких живет население в деревнях Тунгуды. Рассказал он и о школах, которые удалось открыть и которые осенью начнут работать по-новому, лучше…

— Вы, карелы, народ очень талантливый, но еще не созрели, чтобы существовать как самостоятельная нация. — Сивен остановился перед Васселеем и поднял палец кверху, словно говорил с трибуны. — Особенно видны способности карел в области торговли. Это доказали коробейники из Ухты и Ребол. Мы, финны, — я имею в виду своих коллег — не сумели правильно оценить достоинства карельских коробейников, их мужество и предприимчивость. Наоборот, сколько раз мы реквизировали их последнюю собственность, их товар, который они несли на себе за десятки и сотни километров. Мы не думали, что в коробе, который мы конфисковали, были не только товары, но будущее карельского торговца и всей Карелии. И, несмотря на всю несправедливость, которую испытывали карелы с нашей стороны, самые энергичные из них выбились в люди, и именно из них и выросла та сила, на которую мы можем опираться в Карелии…