Антти Тимонен - Мы карелы

— Для нас это было бы лучше, — заметил Васселей с лежанки. Завидев офицера, он чуть было не соскочил, чтобы вытянуться по стойке «смирно», но, вспомнив, что он теперь человек невоенный, продолжал сидеть.

— Да? — Малм с любопытством посмотрел на человека, одетого в русскую военную форму, только без погон, говорившего по-фински — правда, с чуть заметным карельским произношением. И спросил: — Вы полагаете, что было бы лучше, если здесь были бы русские?

— Было бы лучше, если бы мы могли жить в мире.

— Во имя этого мы и воюем, — подчеркнул Малм. — Мы освобождаем Карелию для карел.

— Была ли на свете хоть одна армия, которая вела войну и не называла бы себя освободительницей? — ответил Васселей.

Малм усмехнулся:

— Так-то оно так. Но в отношении нас сомневаться не стоит. Вы хозяин этого дома?

— До сих пор мы считали себя хозяевами.

— Почему «до сих пор»?

— Да потому, что теперь нами помыкают, как батраками.

— Язык-то у вас остер, — поморщился Малм. — Видно, что вы бывалый солдат. Я люблю, когда говорят прямо. А почему вы дома?

— Разве нам запрещено быть дома?

— Но вы же в форме, да и по возрасту вы должны быть на фронте.

— Я приехал на побывку.

— Кто вас отпустил?

Васселей — в который уже раз — показал свои бумаги. Малм долго читал справку, написанную по-русски и от руки. Вернув ее, он сказал, что для них она не действительна.

— Зато действительна для меня, — вызывающе ответил Васселей.

— Куда вы ранены?

— Ноги лишь остались целы, чтобы ходить, да голова, чтобы думать.

— Мы направим вас в Ухту. Наш врач переосвидетельствует вас.

— А если я не пойду?

— Вас поведут.

— Да? Значит, это и есть освобождение Карелии?

— Мое дело приказывать, а не уговаривать, — оборвал разговор Малм и быстро ушел в горницу.

— А-вой-вой! — заплакала Анни. — Что же теперь будет? Только вернулся домой — и уже в Ухту. Увезут и больше я не увижу тебя.

— Не так-то легко меня увезти, — успокоил ее Васселей, а про себя решил, что сегодня же уйдет в лес, к отцу. «А может, с Мийтреем в Кемь податься. Кто же этот красный, которого Малм велел привести?» — думал он.

Этим красным оказался… Мийтрей. Не прошло и получаса, как капрал, выполняя приказ Малма, на виду у всей деревни привел Мийтрея в дом Онтиппы. И наверно, не было в деревне человека, кто бы не пожалел бедного Мийтрея. Каким бы он ни был — хвастун и вообще трепач, — все же человек свой. Да у кого нет недостатков? Как знать, может, в последний раз его видят.

Войдя в избу, Мийтрей посмотрел на братьев и процедил сквозь зубы:

— Уже донесли… Сколько же вам заплатили?

Паавола втолкнул Мийтрея во вторую избу.

— Как же это так? — всполошилась Маланиэ. — Надо сказать Мийтрею, что вы ничего не доносили.

— Как теперь скажешь? — Олексей тоже был встревожен. — Бедный Мийтрей! Как бы они не «освободили» его раз и навсегда…

Маланиэ быстро напекла оладий и велела Олексею отнести их Малму.

— Иди погляди, что они там…

Когда Олексей с оладьями на тарелке вошел в горницу, Малм и Мийтрей сидели за столом. Малм сидел спиной к двери, Мийтрей боком. На столе среди посуды лежал какой-то большой лист бумаги. Олексею показалось, что это была карта. Прежде ему приходилось видеть карты у лесоустроителей. Заметив Олексея, Мийтрей вздрогнул: вид у него был испуганный. Малм недовольно поморщился и сложил карту.

— Прошу прощения. Я вот… — растерялся Олексей.

— Гм… — Малм поперхнулся. — Не стоит извиняться. Вы же у себя дома.

— Да, я говорил, говорил это! И вам не побоюсь сказать! — вдруг с пафосом заговорил Мийтрей. — Недолго вам хозяйничать на нашей земле!

— Ясно, ясно, — Малм движением руки остановил его. Потом достал из-за самовара четырехгранный штоф с вином. — Хозяин, может, выпьете рюмочку? Ведь мы с вами соплеменники, финны и карелы — как родные братья.

— Да я не… Вот в молодости, давно это было… — замялся Олексей, но отказаться от Предложения Малма все же не посмел.

— Выпей и ты, — Малм налил водки в чашку и подал Мийтрею. — В аду тебе выпить не дадут. Или, может, ты хочешь в рай?

— Мне все равно. — Мийтрей взял чашку. — Лучше бы туда, где дают выпить.

Малм чокнулся с Олексеем. Чокаться с Мийтреем он не стал.

Мийтрей залпом выпил и сказал Малму вызывающим тоном:

— Меня вы можете расстрелять, но всех вам все равно не убить. Все равно настанет день возмездия, и тогда вам ничего не простится.

Олексей с жалостью смотрел на Мийтрея. Что бы там ни говорили, а все-таки Мийтрей свой человек и не из трусливых. Эх, был бы он поосмотрительнее, ведь ни за что сложит голову.

Мийтрей мрачно взглянул на Олексея:

— Якшайся, Олексей, с ними, якшайся. Но не забывай, что придет еще день расплаты…

— Хватит! — оборвал его Малм. — На этом ты свою агитацию прекратишь. Капрал, ко мне! — и он приказал вбежавшему Пааволе посадить Мийтрея под арест и не спускать с него глаз.

— Пусть готовится в дорогу, — добавил Малм.

— Куда вы его отправляете? — испугался Олексей.

— Красные — враги карельского народа. Большевистских агентов надо расстреливать.

— Да что вы… Он же всегда таким был. Мелет всякое… Какой он агент?..

Попытка Олексея защитить Мийтрея оказалась напрасной. Мийтрей по-прежнему смотрел на него с нескрываемой ненавистью. А на лице Малма было написано полное безразличие.

— …Я вполне понимаю вас, хозяин, — сказал Малм. — Вы, конечно, земляки. Но война есть война. У вас, хозяин, свои дела, у нас — свои. У вас, кажется, баня топится? — спросил он, когда увели Мийтрея.

— Да, да. Уже готова.

— Господь бог не создал нас, солдат, для бани и прочих удовольствий, — рассуждал Малм. — Но раз уж баня готова, пойду и попарюсь. От бани жизнь солдата не станет короче.

Пока Малм был в бане, Васселей собрался в дорогу. Опечаленная Анни помогла ему укладывать котомку.

— Вот тебе и мир! — сказал Олексей, наблюдая за сборами брата. — Лишь одну ночь провел под родным кровом.

— Что поделаешь? Лучше самому вовремя уйти, чем… Да, Мийтрей был прав…

В сенях послышались шаги. Малм вернулся из бани. Он с удивлением уставился на Васселея, завязывающего свою котомку.

— Куда же это вы собираетесь?

— Туда, куда вы велели. В Ухту.

— Мы могли бы дать вам лошадь.

— Я и на лыжах доберусь.

Васселей попрощался с братом. Снова он всех покидал на Олексея: и мать, и сына, и Анни. Брат для него с малых лет был дорог, как отец и мать. Если бы бог дал всем братьям на свете жить в таком согласии, как они с Олексеем жили. Потом Васселей прижал к груди мать, обнял Иро, попрощался с сыном. Анни пошла его провожать.

Когда она вернулась, Иро, так и не понявшая, куда Васселей ушел, спросила:

— Он что, в Ухту пошел? А может, в Кемь?