Олесь Гончар - Юг

Яшко, расставив локти, сидел над баранкой прямой, оцепеневший, будто натощак проглотил аршин.

— Знаешь, Яшко, в будущем году покупаю «москвича», — неожиданно признался председатель. — Что, разве не пора, скажешь?

— Возьмите меня водителем, Трофим Сидорович, — откровенно попросил Яшко. — Ох, уж и держать буду, ох, ухаживать буду! На фронте я на легковой сорок тысяч намотал, и всегда она у меня была, как штык!..

— А что ж… Кого-нибудь придется брать… Потом и сам овладею. Примчусь на совещание — засвербит, закрутит кое-кому в носу… Она, вот эта Марина Хижнячка, язык у нее на больших оборотах работает… думает, что Трофим Глухенький — это так себе: свитку надел, веревкой подпоясался, и больше ему ничего не надо, уже достиг… А ему, может, тоже культуры, культуры хочется! Разве я не вижу, что нам наука дает?.. А что касается легковушки, то я уже твердо решил.

— На меня можете положиться, Трофим Сидорович… Нарочно залетим в «Червоную степь», посигналим Марине под самыми окнами! — громко, победоносно захохотал Яшко.

В этот момент под кузовом стрельнуло, машину рвануло в сторону, Яшко затормозил.

Оба выскочили из кабины. Осматривая шину, оставшуюся без воздуха, шофер сокрушенно почесывал лоб.

— Ты мне не чешись, а поскорее налаживай, — набросился на него Трофим Сидорович, беспокойно поглядывая на дорогу. — Я уже давно заметил, что раззява если не лоб чешет, так в ухе ковыряет.

Парни-грузчики спрыгнули с машины и предложили Яшко свои услуги. Трофим Сидорович и сам помог бы ему, но, к сожалению, не знал, чем и как.

Пока Яшко с ребятами, подняв домкратом машину, размонтировали скат и меняли камеру, Трофим Сидорович нетерпеливо поглядывал на шлях. Тревожился, не едет ли кто, не опередит ли его. И нужно же было случиться такой беде… Всю ночь метался, запыхавшись, все подготовил, наладил, а теперь, когда до пристани палкой достанешь, как на грех… сел.

— Готово, — удовлетворенно доложил Яшко. — Сейчас накачаем, и — догоняй ветра в поле…

Яшко вызванивал там своим шоферским скарбом.

Глухенький следил за ним — и постепенно, по озабоченной яшкиной спине, начал догадываться, что у шофера опять не все ладно.

— Долго ты будешь копаться?

Яшко выпрямился и повернулся разочарованный, подавленный, готовый хоть на казнь…

— Насос… позабыл…

Трофима Сидоровича затрясло, как в лихорадке.

— А голову свою ты не забыл? Чего ж ты стоишь? Надувай! Чем хочешь надувай!.. Распустил вас, разбаловал техникой! Привыкли дома электронасосами накачивать, простыми уже не изволите, поразбрасывали, порастеряли где-то?

— Я не потерял, — глухо оправдывался Яшко. — Хоть сами проверьте, лежит в гараже на полке…

— Я тебе проверю! Я тебе вручу машину в другой раз! И ты еще на «москвича» рот разеваешь? Вот тебе «москвич», дубина!

При этом Трофим Сидорович, не обращая внимания на смешки грузчиков, сунул под нос Яшко темную, узловатую «дулю».

Как теперь быть? Что делать? Хоть садись и плачь, хоть белугой реви!

— Кажется, кто-то едет, — виновато сообщил один из грузчиков — чубатый, загорелый хлопец, студент сельскохозяйственного института.

Глухенький сердито оглянулся: тех, кто мог ехать навстречу, он не боялся, его пугало, что вот-вот могут нагрянуть сзади. В самом деле кто-ехал: над грейдером вставала пыль. Машина шла на большой скорости, приближалась неумолимо, грозно поблескивало стекло кабины.

— Голосуйте все, — приказал Трофим Сидорович. У него самого рука задрожала, что-то дергало ее вверх.

— Это «Червоная степь», — буркнул вдруг Яшко. — Их «зис».

— Врешь! — топнул ногой Глухенький. — Уйди с моих глаз!

А через минуту Трофим Сидорович уже завял и как будто стал меньше: на него в самом деле летел «зис» «Червоной степи».

— Не надо голосовать, — выдавил он из себя, и руки у него бессильно повисли. Что угодно мог снести Глухенький, только не это.

Жалким, беспомощным выглядел Трофим Сидорович, когда пятился, уступая чужой машине дорогу, и когда она, со свистом проносясь мимо, гордо вильнула в его сторону рыжим хвостом густой пыли. Заметил в кабине Марину Хижнячку — заскрипела пыль на зубах. Терпи, товарищ Глухенький: должен молчать, должен глотать чужую пыль…

Стоял Трофим Сидорович, приниженный, измученный, и не видел, как за его спиной длинноногий Яшко и ребята-грузчики все же сделали свое дело: дружно проголосовали «зису».

Вырвавшись вперед, «зис» неожиданно свернул вправо и остановился. Из кабины, потягиваясь, вышел усатый шофер, а за ним, с другой стороны, выплыла Марина Хижняк. Трофим Сидорович шмыгнул за машину, как бы прячась в тень.

Яшко побежал просить насос. В душе Трофим Сидорович одобрил такую бесстыдную яшкину прямолинейность, хотя сам он ни за что не подошел бы к этой машине с просьбами.

— Что это вы на сухом забуксовали? — послышался совсем близко голос Марины. — А, и сам президент тут!.. Что везешь, товарищ Глухенький?

Мимоходом заглянув в кузов, Марина зачерпнула рукой зерна.

— Хорошая пшеничка… Выстоялась, зарумянилась.

Глухенький смотрел в поле, однако краем глаза видел Марину. Стоит у борта в хромовых сапогах, высокая, худощавая… На затылке тяжелый, собранный в сетку клубок седоватых кос; кажется, он оттягивает голову Марины назад. Плечи ее как всегда немного приподняты, будто сложены за ними длинные костлявые крылья.

— И сколько с гектара, если не секрет? — спрашивает Марина.

— Около тридцати вертится, — бормочет Глухенький.

Марина будто не замечает его тона.

— У меня тоже так… Что ни говори, товарищ Глухенький, а курс на озимую — самый верный курс. Эта не подведет.

— А я никогда и не защищал яровую…

— Да я не про тебя, чего ты ощетинился… Я вообще говорю.

Сквозь слова Марины Глухенький слышал, как смеются оба шофера, возясь около ската и называя кого-то «тузом».

Когда все было готово, возникла еще одна, не предусмотренная Глухеньким, ситуация: кому ехать первому? Он не сомневался в том, что первой, конечно, рванет Марина. Ее шофер уже завел машину. Сейчас только пыль встанет…

Однако Марина поступила иначе. Взяв Глухенького за плечи, настойчиво и весело стала подталкивать его в кабину:

— Езжай, езжай, твое законное право.

— Но ведь ты сейчас была бы уже там…

— Если б не «но», так ты сейчас уже другую ходку, наверное, делал бы! Давай нажимай! Что ж мне на чужой беде авторитет зарабатывать…

Красный, как рак, поехал Глухенький первым.

На приемном пункте было торжественно, празднично. Всюду висели красноречивые призывы, плакаты. Ярко горели еще не запыленные цветники. Двери чисто выметенных, продезинфицированных амбаров были распахнуты настежь. Девушки-лаборантки порхали в белых фартучках, горделиво озабоченные, великодушно-вежливые, с выражением именинниц на лицах. Внизу на причале важно дремала новая крашеная баржа с надписью на борту: «Хлебная». К ней от двора ссыпного пункта уже был подведен электротранспортер.