Илья Штемлер - Универмаг

- Послушайте, Шурочка... Что-то давно вы не приводили своего сорванца.

- Карантина в садике нет — улыбнулась Сазонова.

- Вы не против, если я как-нибудь возьму его? На выходной? В парке погуляем, белок покормим.

Сазонова вскинула большие карие глаза. Вот глаза у нее действительно красивые. Ресницы, правда, короткие, но густые, как щеточки, запоминались своей необычностью. У нее открытое лицо, которое принято называть простым, но Лисовский редко встречал женщину такой привлекательности. Ей и тридцати еще нет...

- Зачем вам это, Михаил Януарьевич? — тихо произнесла Сазонова.

Лисовский смутился.

- Все равно гуляю. Вместе веселее. На такси приеду, он порадуется.

- Это уж точно, — согласилась Сазонова. — Как хотите, я не против.

- Договорились! — воскликнул Лисовский. — У меня есть книжки детские. Презентую. Уникальные, я вам доложу, книжки.

- Для него и «Колобок» уникальный. Он же еще не читает.

Сазонова опустила голову к разложенным на столе отчетам.

- Какие новости, Шурочка? Как там лимиты поживают?

Сазонова знала, что имеет в виду главный бухгалтер. Она подобрала со стола бумаги и протянула Лисовскому.

- А своими словами? — попросил он.

- Пока застопорилось. — Сазонова положила бумаги. — Но разрыв держится... Думаю провести контрольную проверку в обувном... Звонили из банка, собираются прислать инспекцию. Удивительно, как они чувствуют, что у нас растет остаток. Телепатия, что ли?

- Проведете проверку — сообщите мне.

Лисовский направился было к своему кабинету, но задержался.

- Шурочка, давно хочу задать вам один вопрос... Почему вы не сразу сообщили о данных годового отчета, когда обнаружили несоответствие?.. Вы, вероятно, уже забыли?

Сазонова погладила волосы, плотнее запахнула шаль.

- Почему же, помню... Из-за брата. Я ему рассказала. Он очень расстроился. Потом сказал мне: «Оставь, выбрось из головы. У них свои дела. Влезешь между — раздавят. И тебя и меня»... Он же у меня битый. И не раз... А когда я узнала, что он собирается на юбилей директора, не выдержала. Мерзко все, гадко. Я и подала вам докладную.

Сазонова подтянула платок к горлу, пальцы ее рук побелели, но лицо оставалось таким же спокойным.

- Вы же, Михаил Януарьевич, ничего не предприняли. — В голосе ее звучал тяжелый укор. — Прошло столько времени. И молчите. Боитесь сор выносить из избы?

Лисовский чувствовал, как подкатывает кашель, и пытался подавить его, унять спазмы. Наконец справился.

- Это вы, Шурочка, написали письмо в управление? Да?

Сазонова уронила лицо в ладони и тихонечко кивнула.

«Ну точно Неточка Незванова», — опять подумал Лисовский.

- Но он ничего не знает, клянусь вам, — произнесла она еле слышно.Кто?

- Паша. Мой брат. Он запретил мне лезть в эти дела. Еще тогда, когда к нам домой пришел Фиртич.

- Домой?!

- Да. Сказал, что не помнит обиды. Но дал понять, что не потерпит никакого разглашения.

- И не потерпит.

- Но почему?! И вы! Вы ведь честный человек, Если не вы, то кто же?

- Все гораздо сложнее, Шурочка. Я век прожил. Казалось бы, ничем уже меня не удивишь... Но есть ситуации, когда нельзя ничего решить однозначно. Человек не всегда виноват в том, что кажется на первый взгляд... Но... Если хватит у него воли дотянуть до цели...

Раздался долгий звонок директорской линии связи. Лисовский подошел к селектору, нажал клавишу.

- Михаил Януарьевич, вы обедали? — раздался голос Фиртича.

«Начинается!» — подумал Лисовский и солгал:

- Да, обедал.

- Вот и хорошо. Мне надо поговорить с вами... В пять меня ждут в швейном объединении. Сейчас три. Погуляем с полчаса. Это очень важно... Жду у проходной через пятнадцать минут. Пожалуйста.

Они шли, касаясь друг друга рукавами. Но эта близость была кажущейся. На самом деле они сейчас находились далеко друг от друга. На разных полушариях планеты...

Разговор, из-за которого состоялась прогулка, уже произошел. Фиртич рассказал все. С самого начала. С того момента, как связался с Кузнецовым. На каких условиях. Все, все... Именно эта откровенность и развела их так далеко друг от друга.

Разговор для Фиртича был трудным — Лисовский почти все время молчал. И это молчание обескураживало его... Повторять вновь, что все поступки его не имели корысти, что он, Фиртич, заботился о деле, о деле, о деле! И не его вина, что обстоятельства оборачиваются против него. Что он не только замарает свое имя — он бросит тень на порядочных людей. Вокруг всей этой истории можно много чего нагородить. Кузнецов сделает это, он слов на ветер не бросает. И надо ж было так случиться, что именно бухгалтер «Олимпа» явится человеком, от которого будет зависеть его судьба и судьба Универмага...

- Полагаю, вы читали «Песню про купца Калашникова»? — неожиданно прервал свое молчание Лисовский.

Фиртич машинально кивнул.

- А помните, чем закончилась та история?

- Приехала «неотложка» — и героя-купца увезли с сердечным приступом в реанимацию? — нахмурился Фиртич. — Впрочем, не помню, еще в школе изучал. Столько лет прошло.

- А я помню. За честь жены вступился удалой купец. А грозный царь приказал торговому работнику голову отрубить, Константин Петрович. И, заметьте, торжественно отрубить. Поучительная история!

- Весьма, — согласился Фиртич. — Мы знакомы с вами много лет. И я полагал, что знаю вас... Признаться, я хотел бы иметь главным бухгалтером человека менее бойцовских качеств. Но, видно, не судьба... И еще... Я больше не стану давить на вас с этим Кузнецовым. Поступайте как велит совесть. — И, поддавшись мгновенному порыву, Фиртич добавил горячо: — Я не представляю свою работу без вас. Как бы там ни сложилась моя судьба... — Фиртич замолчал, споткнувшись о последнюю фразу. Недостойно, недостойно... Можно расценить как скрытую попытку возобновить давление на главного бухгалтера. Лучше помолчать.

Лисовский запрокинул лицо. По небу спешили облака — белые, легкие. Словно клочья мыльной пены...

- Боженька бреется, — произнес Лисовский и улыбнулся. — Знаете, Константин Петрович, пожалуй, я отстранюсь от экспертизы.

- Как отстранитесь? — растерялся Фиртич.

- Отстранюсь. Возьму самоотвод. По состоянию здоровья... Этого добивался ваш протеже?

- Послушайте, Михаил Януарьевич...

Фиртич сейчас чувствовал себя человеком, которого огонь загнал на самый край пропасти. Ни туда и ни сюда... Он ссутулился и вобрал голову в плечи.

- Вы же хотели, чтобы я вышел из игры. И прихватил козыри этого подлеца против вас, — спокойно произнес Лисовский.

Фиртич молчал. Спазмы перехватывали горло. Он шумно втягивал носом воздух, стараясь подавить предательское щекотание под набухшими веками.

- Я очень сожалею, старина, — тихо выговорил он. — Мне очень жаль, что все так сложилось. Я понимаю, чего это вам стоит...