Александр Розен - Прения сторон

— Психологи! Методисты! Да они просто ничего не умеют!

Иринка молчала, но Ильин отлично знал, о чем она думает: «Парень хорошо пристроен, тем более — в Москве дикая жара, остальное — переходный возраст, а все газеты пишут, что в этом возрасте лучше быть в коллективе».

На середине пути их настигла гроза с ливнем, спрятаться было некуда, оба промокли, а у Иринки был такой вид, словно она вышла из моря в купальном костюме. Ильин взглянул на нее и засмеялся. И в это время почти впритык заскрипела машина.

— А ну-ка, девушки, а ну-ка, парни!

— О господи, — сказала Иринка радостно, — как вы нас перепугали!

Только сейчас Ильин понял, что это Маяк Глаголин, а рядом его жена, Тамара Львовна. Ильины познакомились с ними в прошлом году на юге. Глаголины очень известны в научном мире, кажется, разрабатывают теорию гравитации, какие-то знаменитые опыты, все их зовут «супругами Кюри». Маяку лет пятьдесят, а сколько Тамаре Львовне — никто не знает, она старше мужа, но когда играет в теннис, ей и сорока не дашь.

— Забирайтесь в машину, — приказал Маяк.

— Вы тоже в Москву?

— Как раз наоборот, из Москвы на дачу.

— Тогда нам не по пути, — сказал Ильин. — Здесь рядом остановка автобуса. И здесь стою я, как сказал Мартин Лютер.

— Ну нет, господин Лютер, вы же еще ни разу у нас не были, и теперь вы наша добыча. Тамара, в авоське мой восьмизарядный кольт, если только его не заклинило свежепросоленными огурчиками. Не обожаете?

— Еще как! — сказал Ильин.

— Я рад, что вы предпочли жизнь со всеми ее радостями.

Все это были милые, хорошо знакомые шутки. Громче всех смеялась Иринка, сарафанчик совсем прилип к телу, она чихала, смеялась и снова чихала. Наконец приехали в симпатичный поселок: дома, крытые черепицей, но попадаются и грубоватые срубы «под ферму». Неухоженные садики и великолепный теннисный корт. Дождь прошел, снова стало жечь солнце, Маяк завел машину в гараж, великолепно оборудованный, с пристройкой для жилья: комната, крашенная клеевой краской, самодельные полки, портрет Хемингуэя и за столом похожий на него молодой парень. Борода и джинсы.

— Знакомьтесь, — сказала Тамара Львовна. — Мой сын от первого брака. Маяк держит его в качестве раба-вычислителя.

Борода и джинсы оторвались от стола.

— Привет, — сказал он каким-то странным, сиплым голосом.

— От круглосуточной работы и недостатка витаминов у Жоржа, он же Георгий, он же кандидат математических наук Юрий Соколов, пропал голос, — комментировал Маяк.

— Но не аппетит, — просипел кандидат математических наук.

А в доме уже были гости. Бывший морской офицер, отставник (вскоре выяснилось, что он ведает кадрами в известной танцевальной труппе), и жгучая брюнетка в ультрамодных очках, которую все здесь называли Дунечкой, хотя полное ее имя было Ираида.

— Чем занята передовая советская интеллигенция в свободное от занятий время? — спросил Маяк, смеясь и разливая водку. — В свободное от занятий время советская интеллигенция занята тем, чтоб как можно лучше накормить и напоить себе подобных.

— Не все, — сказала жгучая брюнетка, — среди нас не одни только «думающие, нажраться лучше как». Жора, не скальте зубы — это из Маяковского.

— Он не гуманитарий и не обязан знать «хороших и разных», — сказал отставной моряк.

— Так я и думала, что мне не дадут высказаться, — сказала Дунечка.

— Знаем, знаем: «Не единым хлебом жив человек…»

— Это Дудинцев? — спросил Жорж.

— Если, конечно, не считать Святого писания, — ответил Маяк. — Пейте, граждане, хлебное!

— Я очень рада, что наконец познакомилась с вами, — сказала жгучая Дунечка и подсела к Ильину.

— Со мной?

— Я уже писала об одном интеллигенте, который все порвал и ушел в сферу производства, теперь он ставит один рекорд за другим.

— О господи, — сказал Маяк, — а мы-то, люди темные, ничего не слыхали. Вы что же, товарищ бывший интеллигент, решили варить сталь?

— Почему же я — «бывший»? Я действительно ушел из конторы, но работаю по специальности.

— А социология, — сказал Маяк, опрокидывая рюмку, — как была, так и осталась лженаукой.

— Нет, я не могла ошибиться, — настаивала Дунечка. — Меня это прямо касается, потому что я занимаюсь этими проблемами.

— Какими проблемами? — спросил Ильин.

— Социологическими. Наша эра вполне может быть названа эрой социологии.

— У нас эра атомная, — важно заметил балетный начальник.

— Эра собеса, — сказал Жорж, во все глаза разглядывая Иринку.

«Порядочная скотина», — подумал Ильин.

— Ильин, Евгений Николаевич, — тараторила Дунечка, — образование высшее, юридическое… Так что же конкретно произошло? Что заставило изменить образ жизни? Каковы реалии? Не поладили с начальством? Материальная заинтересованность? Отношения с коллективом? А может быть, кпд? Я вас правильно угадываю?

Всего лучше было бы ответить — «не ваше дело», но ссориться в гостях, да еще, по-видимому, с приятельницей хозяйки дома… И еще, как всегда, действовал ярлычок — эта самая социология, какой-то там у них институт или сектор, для чего-то все-таки ей это надо…

— Я адвокат, — коротко сказал Ильин. — Работаю в консультации в Старокривинском переулке.

Это была бомба. Маяк застрял на второй рюмке, и даже Жорж несколько отодвинулся от Иринкиных прелестей.

— Ясненько, — сказал Маяк, — значит, Тамара, стукнув меня подсвечником, побежит к вам, в Старокривинский, и вы будете ее защищать?

— А как же, — оживился бывший моряк. — У меня есть знакомый адвокат, он сидит дома, а к нему стекается все Закавказье.

«Странно, — думал Ильин. — Ведь это люди мыслящие, читающие книги, не пропускающие театральных премьер и спорящие на любые темы… Как странно, что они ничего не знают о жизни суда!»

— Я покупаю помидоры по десять рублей кило, — с комической важностью рассуждал Жорж. — Значит, я пособник спекулянта. Толстой осудил Нехлюдова за Катюшу, а меня…

— Прекратить немедленно балаган! — резко вмешалась Тамара Львовна. Жорж удивленно поднял плечи, но встретил такой яростный взгляд, что весь как-то сжался. — Хватит!

Маяк тоже поставил рюмку и довольно робко взглянул на жену. Неизвестно, чем бы все кончилось, но в это время с улицы послышались голоса:

— Супруги Кюри, вы дома?

Маяк вскочил, подбежал к окну и радостно закричал:

— Бросайте фургон, ребятки, и подгребайте!

«Ребятки» оказались солидными пожилыми людьми, Маяк с воодушевлением усаживал их за стол, но они в один голос повторяли:

— Нет, нет, мы только что пообедали. Нет, нет, в другой раз…

— Мы идем за сигаретами, — все так же резко сказала Тамара Львовна. — Евгений Николаевич!

Некоторое время шли молча.

— Я очень, очень их обоих люблю, — несколько неожиданно начала Тамара Львовна, — и рада, что они так сошлись. Я не могла бы жить без Жоржа, и я спокойна, когда он там, в гараже, занимается своими вычислениями. Но часто, слишком часто они мне оба совершенно чужие. Я, кажется, их неловко объединяю…