Александр Розен - Прения сторон

— Нет, серьезно, — сказал Маяк. — Я, конечно, знаю, что существуют завсегдатаи судебных процессов, всякие там пенсионеры и так далее, но чтобы такой крупный ученый, как Тамара Львовна…

— Ах, вот что! Действительно, я встречал Тамару Львовну в суде, но можете мне поверить…

— Да, но все началось с того самого воскресенья, когда вы у нас были. Как-то все странно совпало с переменами в вашей жизни… А, что говорить, несть числа дней, безвозвратно потерянных для работы! И вот уже неделя, как Тамара просто не ночует дома… но теперь мы знаем, где она…

— Где? — спросил Ильин.

— А вы, следовательно, не в курсе? — ввязался Жорж.

— Следовательно, нет.

— У жены этого Самохина, которого приговорили к расстрелу. Мама это дело крепко темнила, но однажды вечером я, играя на скрипке, сказал отчиму: доктор Ватсон, не кажется ли вам…

— Почему, зачем? — спросил Маяк, и Ильин увидел в его глазах боль. — Тамара Львовна вообще-то очень нелегко сходится с людьми. Говорят, какая-то молоденькая девчонка, чуть ли не восемнадцать лет…

— Ей двадцать три, — сказал Ильин.

— И теперь, — сказал Жорж, — некому мне сварить манную кашу и сбить мой любимый коктейль.

— И потом, и прежде всего, это так не похоже на Тамару, — сказал Маяк, не обращая внимания на своего пасынка. — Ее совершенно не интересуют всякие там грабежи и убийства. Прошу вас, поговорите с ней… Только не говорите, что это как-то там плохо отражается на ее здоровье или что дело страдает. Это все лично ее, она в это никого не пустит. А вы скажите ей только о том, что это затрагивает вашу работу. К этому она отнесется с уважением. Ну, какой-нибудь вариант с угрозыском, что это чему-то там мешает…

— Ну как, — спросил Жорж, — это мысль?

— Вы об этом думали, дайте теперь подумать мне, — сказал Ильин.

— Время, — сказал Жорж, делая вид, что пускает шахматные часы.

«Трепач», — подумал Ильин о Жорже. Но Маяка ему было жаль. «Что-то там крепко разладилось», — думал он, вспоминая растерянное лицо Тамары Львовны в суде и то, как она спросила, есть ли надежда. «Да, что-то разладилось», — думал Ильин, а память услужливо сдвигала вместе и странную улыбку Самохина, и Андрея: «Папа, его расстреляют?» — все это шло вперемежку. Наверное, то, что пугало Андрея, пугает и Тамару Львовну, но на Андрея можно было накричать, а Тамара Львовна… В самом деле, почему, вместо того чтобы заниматься теорией гравитации, или чем там они заняты, Тамара Львовна проводит вечера, а может быть, и ночи у такой пустышки, как Туся? Господи, господи, Туся и Тамара Львовна! «Кому это надо и кому это выгодно?» — так, кажется, называлась статейка в студенческой газете по поводу его выступления в дискуссионном клубе. Это, мол, играет на руку… Впрочем, тогда в выражениях особенно не стеснялись…

— Вы не боитесь цейтнота? — поинтересовался Жорж.

— Жорж, дай нам поговорить!

— Возлагаю на вас двоих все последствия от этого акта насилия, — сказал Жорж, встал и вышел.

— Хотите холодного шампанского? — спросил Ильин, услышав, как хлопнула дверь на лестницу. Маяк кивнул, и Ильин вытащил из холодильника бутылку, оставшуюся после Папченко. — Вы никогда не писали заметок на тему «Кому это надо и кому это выгодно?»

— Нет… Я, кажется, вообще ничего в жизни не писал, кроме формул. А что такое?

— Просто такой психологический тест…

— Это… важно?

— А черт его знает, что важно и что неважно. Вот Тамара Львовна считает, что для нее в данный момент важнее всех формул беседы с Тусей Самохиной. Малоприятное существо, надобно вам сказать.

— Да? — оживился Маяк. — Всего только? Мое воображение подсказывало мне черт знает что такое…

— Она и есть черт знает что такое.

— Что же с Тамарой? Какой-то гипноз!

— Не думаю. Вероятней всего, душевный сдвиг. Вот и все, что я думаю. И на этом, как сказал бы ваш Жорж, я останавливаю свои часы.

— Вы не поможете мне? — спросил Маяк.

— Съездить мне туда? Нет, не поеду, — сказал Ильин, сам удивляясь своей резкости.

Маяк встал, горбясь вышел на балкон. Но в это время снова хлопнула дверь, появилась Иринка, за ней уныло плелся Жорж.

— Он стоял внизу, — смеялась Иринка. — А когда я спросила, что с ним, он пожаловался, что его просто выбросили из окна.

— Ну входите же, входите, — сказал Ильин, обнимая жену. — Как там Андрей, все благополучно?

— Да, все было хорошо. А стали прощаться, он снова мне нагрубил…

— Все от жары, фрау доктор, — с тем же идиотским видом вмешался Жорж, — все от жары…

Весь август газеты предсказывали похолодание, но жара становилась все нестерпимей. Теперь и днем и ночью над городом висел горячий туман, пахло гарью, говорили, что вокруг Москвы горит торф.

В один из таких угарных дней в Верховном Суде слушалось дело Самохина. Ильин пришел задолго до назначенного часа, но едва нашел тихий угол в коридоре, как увидел Тамару Львовну.

«Снова она в суде, — недовольно подумал Ильин. — Но, слава богу, кажется, без Туси…»

Прошел месяц, как Ильину позвонил Маяк и сообщил, что полный порядок, Тамара «нашлась», взяла отпуск, и сейчас она не то у моря, не то в горах.

— Вы хорошо отдохнули? — спросил Ильин.

— Я? Отлично…

«У нее измученное лицо, да она и не загорела», — подумал Ильин.

Зал был небольшим, и Ильин сразу нашел Тамару Львовну и снова подумал, что она совсем не загорела. Но бог с ней, не все ли равно, а мне нельзя отвлекаться.

Разбирательство было коротким. Прокурор, осанистый мужчина с роскошной каштановой бородой, сразу же после речи Ильина сказал, что, по его глубокому убеждению, дело в первой инстанции слушалось безупречно и, по существу, кассационный мотив придуман защитой. Потом снова была реплика Ильина. Все, что было после его реплики, Ильин запомнил клочками. Судьи уходят в совещательную комнату, жужжит вентилятор, прокурор приглашает Ильина в буфет, в коридоре тихо переговариваются адвокаты, приехавшие в Москву откуда-то издалека, Тамара Львовна беспрерывно курит; почему-то меня никогда не тянуло курить, в конторе все дымили, говорят, у курящих время движется быстрей, сейчас бы это здорово пригодилось, звонок, судьи, роскошная борода прокурора… заменить пятнадцатью годами строгого режима.

Он собрал бумаги, вышел в коридор, быстро спустился по лестнице и только в вестибюле вспомнил о Тамаре Львовне. Как же это так получилось, что после приговора он ее не повидал? Ильин снова побежал наверх, все в нем кричало: «Заменить… Заменить… Заменить…» Тамары Львовны он не нашел, а на площадке его перехватил «борода».

— Вы меня упорно не хотите признавать, почему? Кажется, четыре года вместе трубили. Пусть не на одном курсе, но все же…

«А он симпатяга, — подумал Ильин. — Только бородища страшная, а глаза добрые». И с удовольствием стал перебирать университетские годы; прокурор, оказывается, отлично помнил ту историю, из-за которой Ильин чуть не вылетел. Они обменялись телефонами и адресами, оказалось, что и живут они по соседству, ну да ведь Москва есть Москва. Ильина как отпустило. С несвойственной ему болтливостью он рассказал о своей жизни, называя всех своих близких по именам — Иринка, Милка, Андрей, все было отлично, он всем был доволен, во всем преуспел, а что касается адвокатуры, то в его рассказе это выглядело чем-то вроде курсов по повышению квалификации.