Нина Карцин - Беспокойные сердца

— Содружество науки и техники, популяризация достижений передовой мысли!

— Какая ерунда! — не сдержал раздражения Терновой. — Да где же здесь наука? С какой стати сниматься нам? Сейчас я это выясню!

И он быстро направился к ближайшему телефону, чтобы позвонить Шелестовой, но тут же увидел Татьяну Ивановну. Она шла, грозно нахмурив брови и сунув руки в карманы синего халата с таким видом, словно прятала крепко сжатые кулаки.

— Что тут делается? — резко спросила она Тернового.

— Я как раз хотел у вас спросить. По-моему, нужно протестовать. Виноградова здесь нет, а он истинный творец нового метода, и нечего притворяться, будто его никогда не было.

Назревал крупный скандал. Баталов побежал за Ройтманом, кинооператоры сердились за задержку, тут началась приемка печей новой сменой. На площадку поднялся величественный в своем белом кителе Рассветов. К нему тотчас же подошла Татьяна Ивановна, и директор завода вошел в цех в то самое время, когда она говорила громко, на всю площадку:

— Нечего нам подтасовывать факты! Никто этого не позволит. Я от имени парткома заявляю, что не допущу такого безобразия!..

И получилось так, что на пленку попал один Валентин. Рассветов кое-как спас положение и свой престиж: он вкратце рассказал о предложении инженера Миронова, о выгодах, которое оно дает производству, поразил цифрами неискушенных в технике кинорепортеров, и они решили дать небольшой рассказ о том, как растут на производстве молодые специалисты и как они двигают вперед науку. И сюжет и объект были привлекательными. Валентина сняли и в лаборатории, где его усадили за стол, заваленный папками, собранными со всех столов, и в литейном пролете цеха, где он руководил засыпкой серебристо-серого порошка в изложницы, записали отработанный диалог его с Баталовым и даже сняли разрезы слитков, где явственно было видно, что пустота в верхней части почти исчезла. А в дикторский текст вставили фразу о плодотворной работе коллектива завода над освоением новой технологии выплавки сталей.

Для дополнения своего репортажа оператор хотел снять Миронова в домашней обстановке. Как ни польстило такое предложение Валентину, но пришлось наотрез отказаться: семейная жизнь его теперь была не из тех, что можно показывать на экране в качестве образцовой. Было время — он считал свой брак идеальным. Однако спокойное течение жизни наскучило, захотелось снова свободы, нахлынуло легкое увлечение. Но однажды добившись своего, он разом охладел к Зине Терновой. Она стала просто одной из тех, кого он знавал и до нее. И памятная поездка за Волгу скоро стала казаться незначительным эпизодом.

Зато легкого примирения с Верой не вышло. Она не ссорилась с ним, не ругалась и не упрекала. Она просто молчала. Но это молчание было хуже ссор, истерик и скандалов — нельзя было ни оправдаться, ни защититься, ни обвинить в мещанстве.

Расстояние между ними с каждым днем все увеличивали десятки мелочей. Вера, если не была на работе, гуляла с Аленкой или занималась своими делами и держала себя так, словно Валентина дома нет. Несомненно, ей было трудно. Валентин замечал и тщательно запудренные следы слез, и слегка впавшие щеки, невеселый взгляд. Но напрасно он ожидал, что это ее сломит. Успокоение Вера находила в Аленке.

Смешная девчонка с каждым днем все больше нравилась Валентину. Она уже осмысленно таращила пуговки-глазенки, развернутая — лежала вся розовенькая и тащила в рот игрушки, дрыгая ножонками. Сколько раз хотелось Валентину подойти, взять Веру за плечи, вместе с женой склониться над кроваткой или над ванночкой! Но строгий взгляд Веры останавливал его. Она не давала Аленке даже целлулоидного попугая, купленного Валентином.

В тот день, когда происходила киносъемка, он вернулся домой в приподнятом настроении. Дела на заводе идут хорошо, должны же поправиться и домашние! И так захотелось, чтобы дома встретила прежняя Вера — милая, внимательная, с обычной лаской и чуть насмешливой улыбкой!.. Ну, посердилась немного — это право каждой жены — но нельзя же до бесконечности продолжать этот бойкот. Он заготовил убедительные фразы, готовясь начать решительное объяснение, представлял себе, как она станет постепенно уступать его красноречию, может быть, даже слезами, как он обнимет ее и снова покорные губы ответят на требовательные поцелуи…

Веры дома не было. Это несколько раздосадовало его, но намерение осталось прежним. Рассеянно проглотив поданный домработницей обед, с полчаса полежал на диване, проглядывая газету и то и дело посматривая на дверь. Потом вскочил — показалось, что в комнате душно. Посчитал пульс — сердце билось ускоренно. «Что это я — волнуюсь?» — иронически подумал он и вышел на балкон.

Садилось солнце, видневшаяся с балкона часть Волги была расцвечена всеми оттенками закатных красок. И этот закат, может быть, сто раз виденный равнодушными глазами, сейчас вдруг предстал совсем иным — почти таким же, как тот, которым они любовались с Верой в первый вечер своего знакомства.

Тогда они сидели на набережной, проходившие мимо, словно патрулирующие, пары не мешали и не раздражали. В небе и на воде постепенно тускнели цвета, немыслимый розовый оттенок начал постепенно бледнеть, наливаться синевой, прорвался и потух яркий зеленоватый свет, потом все как-то быстро заволоклось пеленой, на фарватере вспыхнули первые бледные огоньки, закачались в воде серебристые нити.

Он снова вспомнил испытанное впервые в жизни жаркое ощущение стыда, когда при попытке обнять ее, Вера спокойно и строго отвела его руку и в темных глазах ее засветилось удивление.

Да, Вера делала, его другим. С нею нельзя было быть пошлым, грубым; банальности делали ее колючей и злой, той самой Верой, которая рисовала для «Заусенца» острые карикатуры, а однажды не пощадила его самого…

Снова в памяти возникли обрывки былых разговоров, словно тихие голоса зашелестели в комнате. Стихи… Сколько их было прочитано!.. «Снова выплыли годы из мрака и шумят, как ромашковый луг…» «Вы когда-нибудь бегали босиком по лугу — когда он еще мокрый от росы?.. Валя, вы слышали, как ветер поет в молодых березках? Правда, Чайковский сумел это подслушать?.. Какое это удивительное чувство — настоящая любовь!.. Милый, конечно, я верю тебе… разве можно говорить неправду с такими глазами?».

Из-за Волги выплыла луна — красная, насмешливая. Словно подмигивала хитрым глазом: «Жди, жди!» Валентин вошел в комнату и щелкнул выключателем. Спросил у домработницы, где Вера. Та не успела ответить — в передней открылась дверь. Он быстро вышел, чтобы Вера не успела проскользнуть в спальню незамеченной.

— Что ты так поздно таскаешь ребенка по улицам? — сказал он совсем не то, что хотел, повинуясь мгновенному раздражению.