Нина Карцин - Беспокойные сердца

— Что-то вы долго возитесь с расследованием, друзья дорогие, — язвительно сказал он, услышав добродушный мягкий басок Вустина. — Можно подумать, тайну вечного движения открываете.

— Григорий Михайлович, все готово, только вот машинистка печатанием задержала. К вечеру будет доложено.

— Все готово, а я ничего не знаю? Аркадий Львович, вы меня удивляете своим педантизмом. Забирайте сейчас же все материалы, все черновики или что у вас там — и немедленно ко мне. Захватите с собой Миронова. Да, — спохватился он, — не забудьте пригласить Виноградова.

По правде говоря, Вустин был готов к докладу уже утром. Но на рапорте директор смотрел мрачнее тучи, и благоразумнее было подождать. Звонок Савельева означал какую-то перемену в обстоятельствах…

В приемной пришлось подождать: директор разговаривал с военпредом. Виноградов не усмотрел в этом ничего особенного, но Вустин, более знакомый с заводскими делами, насторожился. Он знал, что военпреда усиленно обхаживал Рассветов…

Когда спустя двадцать минут высокая дверь кабинета директора открылась, выпустив щеголеватого майора, и секретарша пригласила их войти, Вустин обратил внимание на Савельева. Тот, казалось, был смущен и расстроен, хотя и прятал свои чувства под личиной деловитой суровости.

— Ну, расскажите вкратце, что вы нашли, — сказал директор, полистав обширный материал. — Главное: что за причина?

— Утепляющая смесь, названная «экзомиксом», — сказал Вустин, но, увидев суровый взгляд, брошенный Савельевым на Валентина, поторопился добавить: — Однако Валентин Игнатьевич, как раз не причастен к этому.

— А кто же? Снова какой-то детектив?

— Дело очень простое: несоответствие химических анализов смеси и номерных сталей. Их нельзя употреблять вместе. Благодаря стараниям Дмитрия Алексеевича мы имеем теперь отчетливую картину возникновения «белых пятен», полностью снимающую обвинения в чьих-то злых намерениях. Попутно выяснилось интереснейшее обстоятельство!

И Вустин вкратце рассказал, в чем дело. Как и предположил Виноградов, смесь, долго лежавшая в коробе без употребления, частично разложилась на составные части, в некоторых местах образовался излишек окислов железа. Попадая в жидкую сталь, имеющую химический состав номерных марок, окислы восстанавливались до чистого железа сами и вызывали дополнительное обезуглероживание металла в прилегающих зонах. Так возникала химическая неоднородность — тот порок, о котором столько твердил Рассветов. И, подняв потеплевшие глаза на Миронова, директор сказал:

— Все хорошо, что хорошо кончается. Собственно, я уже был готов к этому. Позавчера звонил Виталий Павлович из больницы и просил передать вам свои глубочайшие извинения. Не судите его строго, человеку свойственно ошибаться.

Рассветов извинялся?.. Виноградов не верил собственным ушам. Такого ловкого хода он не ожидал. Рискнуть своим авторитетом… Впрочем, не так ли поступает хищник, попав в капкан? Он отгрызает плененную лапу и уходит хоть на трех, но живой…

Валентин выслушал Савельева молча. Его странная полуулыбка словно говорила: легко извиняться через другого человека. А кто возместит мне все, что я пережил за это страшное время?.. Директору стало неловко от его усмешки. И чтобы скрыть эту неловкость, он поднялся, стал благодарить Виноградова.

— Я рад, что неприятная история не разрослась и мы отделаемся только штрафом по рекламации. А платить придется, да… — он вздохнул и погладил жесткий бобрик седых волос. — Хорошо, что наши доморощенные экспериментаторы не нанесли большего ущерба. Ну, спасибо, Дмитрий Алексеевич, извините, что пришлось задержать вас здесь. Рады, что освободились? Когда собираетесь ехать?

«Хоть сейчас!» — чуть не вырвалось у Виноградова. Он-то надеялся, что директор тут же заговорит о судьбе дальнейших испытаний его технологии! А тот явно жаждал поскорее избавиться от беспокойных своих гостей. И уязвленный и разочарованный, Виноградов сухо сказал, высвобождая руку из пальцев Савельева:

— Сегодня подпишу акты и заключение. Поеду, видимо, завтра.

— Желаю вам всего доброго, — начал директор, но вошла секретарша и сообщила, что на проводе опять Москва. Савельев взял трубку, а Виноградов вышел.

В приемной сидели вызванные на совещание прокатчики и механики. Стрекотала машинка. Секретарша по телефону вызывала начальника производственного отдела. Жизнь шла своим чередом, и только Виноградов чувствовал себя так, словно его на полном ходу сбросили с поезда и он остался посреди сухой степи.

Итак, он победил… Но почему он чувствует себя как побежденный? Наверное, нервы сдают. Надо успокоиться, овладеть собой. Ведь получен интереснейший новый материал! Вустин прав: в истории металловедения еще такого не встречалось. Теперь можно написать значительную работу. А впереди?.. Впереди тоже много неисследованного.

И все же, несмотря на такие утешительные размышления, Виноградову показалось, что дальнейшая жизнь и работа лишились смысла. Главное — технология номерных, дело всей его жизни — осталось на бумаге. Сейчас, когда все было доказано, сделано — дорогу словно преградила глухая стена.

Никогда еще Виноградов не чувствовал себя таким одиноким. Кругом пустота — опереться не на кого. Даже Марина — и та теперь увлечена своим счастьем, своей любовью. Так стоит ли бороться дальше?

Возвратясь в гостиницу, он привел в порядок дела, уложил вещи, оставил у дежурной записку для Марины и поехал на вокзал.

Спустя час пришла Марина с Леонидом и Олесем. Они собирались подняться к Виноградову, но тут дежурная подала записку. Марина прочла, недоуменно подняв брови, и подвижное лицо ее сразу омрачилось:

— Ну, вот еще новость… — сказала она растерянно. — Дмитрий Алексеевич уезжает. Послушайте, что он пишет: «Протокол арбитражной комиссии подписан, наша миссия окончена. Если хотите, напишите заявление об отпуске, я захвачу его с собой…» Нет, этого допустить нельзя! Как же он может так уехать? Ведь теперь-то как раз и надо работать.

— Похоже на бегство, — пробормотал Олесь.

— Молчи! Ничего ты не понимаешь! Ему больше ничего не остается, как уехать, не может же он выпрашивать разрешение на продолжение работы. Есть же, наконец, и гордость у человека. Это они сами, здесь, должны были поднять этот вопрос, должны были просить остаться, ходатайствовать перед начальством… А они предпочли молчать. Так спокойнее.

— Вот именно. На земле мир и в человецех благоволение, — насмешливо фыркнул Леонид.

— Я о другом говорю, — продолжала Марина, не слушая его: — Ехать он, конечно, должен. Но нельзя допустить, чтобы он уехал вот так — обиженный, словно никому не нужный. Он устал, измучился, а мы — мы только о себе думаем. Вот что, мальчики! Пойдемте, может быть, нам удастся подхватить попутную машину до вокзала. Надо поддержать Дмитрия Алексеевича.