Михаил Колесников - Право выбора

— Вздор мелешь. При чем тут попы и спекулянты?

Эк его корчит!

— Не выгоняйте меня из института. Недостоин вести научную работу, определите в лаборанты.

— Выгонять вас никто не собирался и не собирается. А лаборант — не самое худшее, что можно придумать. Если хотите знать, самое скверное — руководить целым институтом, такими вот кривляками, как вы.

Олег смеется.

— Выздоравливайте. Плюньте на прошлое. Не ждите, что вас будут встречать с триумфом. По соответствующей линии все равно всыплют. Такой порядок.

— Пусть всыпают. Все лучше, чем слушать заупокойные речи. Профессор Рубцов закатил бы полуторачасовую со своим «коснемся ниже». Заслуг покойного коснемся ниже. Будем соблюдать порядок. Во-первых, мы должны осудить покойного за пренебрежение к мнению коллектива, за некоторую… гм, гм… эксцентричность. Во-вторых, покойник… гм, гм… подавал надежды, он их подает и сейчас, но об этом опять же коснемся ниже…

Невольно улыбаюсь, хоть и не до веселья. Да, именно так говорил бы профессор Рубцов. Но, к счастью, ему не пришлось блеснуть красноречием.

Сколько усилий, сколько бессонных ночей и мучительно-напряженных дней требуется человечеству, чтобы построить хотя бы одну такую установку, как наша! Люди подбадривают себя высокопарными словами: прометеев огонь, новая эра, невиданная революция в науке. Кто-то подсчитал, что на современного человека приходится в год более полутора тонн стали, семь тонн угля и сотни килограммов различных металлов и химикатов. А прежде, дескать, обходились без химикатов и телевизора. Да, обходились. И ничего… Но человек должен стараться. Я не знаю, сколько стали потребуется мне в двухтысячном году. Но иногда хочется отдать причитающиеся полторы тонны стали кому-нибудь первому попавшемуся и сбежать на необитаемый остров или, по рецепту Эйнштейна, поселиться на маяке. И окажется, что не так уж много мне нужно химикатов. Наверное, конь тоже иногда так думает, но покорно тащит свою тележку с пивом или капустой. Все дело в том, что мы стараемся не для себя, а для мировой истории. От нее в наш век на необитаемом острове не укроешься. Она требует активности, личного участия в большом круговороте. Человек никогда не принадлежал целиком только самому себе. А сейчас все связи особенно обнажены.

Зачем я так грубо с Мариной?.. Мог бы спокойно отказаться, сославшись на уважительные причины… Люди обрели друг друга. Счастье…

Нет, нет, не мог… Ведь я подвел некий итог всей своей неустроенной жизни. Почему люди кривляются, лицемерят? Ради приличия? Не думаю, чтобы им обоим было приятно мое присутствие на свадьбе. Чтобы я не обиделся? Ха!.. Какое им дело до меня? Когда между людьми будут прямые отношения, без всяких этих «извините», «пожалуйста, не обижайтесь»? В Японии подобный инфантилизм возведен в ритуал: становятся на колени, отвешивают поклоны, пятятся задом. Да, да, люди должны расшаркиваться друг перед другом. «Я не могла вас обманывать…» Еще бы! А я обязан ликовать, улыбаться идиотской улыбкой: наконец-то моя любимая вышла замуж за другого! Поздравляю и желаю счастья… Стройте свое милое благополучие на обломках моего сердца. Я человек благородный…

А я не желаю вам счастья. Я хотел бы всегда стоять между вами. Вам все слишком легко дается в жизни. Я завидую вашему небрежному отношению к тому, что происходит вокруг вас. Вы не так ранимы и уязвимы, как я. Для вас не существует трагедий. Потому-то вы и щедры. Вы не испытывали животного страха под бомбежками, после которого чувствуешь себя последней сволочью, не выжаривали вшей в блиндажах. Вы чистенькие и можете с презрением обсуждать все ошибки, допущенные нами во время оно. Будто вы избавлены от них… Я вас ничем не попрекаю. В конце концов, вам нет никакого дела до меня. Я на целых пятнадцать лет старше и принадлежу другому поколению. Стоять между вами я все равно не буду. А в поисках счастья вы обойдетесь и без меня. Вам нужно соблюсти приличия — вот и все. А я не могу в этот день заниматься педагогикой. Я как бы слышу деланно гневный и в то же время глубоко равнодушный голос Храпченко: «Коростылев, как временно исполняющий обязанности руководителя научно-исследовательского учреждения, обязан был поблагодарить в корректной форме молодого растущего специалиста Феофанову, пожелать счастья молодым, проконтролировать, поставлен ли в известность местком; но вместо этого доктор и профессор Коростылев оскорбил сотрудницу в самых неприемлемых выражениях и тем самым нанес ей моральную травму. На наш взгляд, данный поступок товарища Коростылева свидетельствует о душевной черствости, равнодушии, махаевском отношении к кадрам, зазнайстве, бюрократизме, волюнтаризме, наплевизме, экзистенциализме и бурбонизме…»

Храпченко выперли, и эра «наплевизма» ушла в прошлое. Я всегда удивлялся дьявольской способности этого человека гипнотизировать словами. Мне казалось, что я с ним больше никогда не встречусь. Но звонит Подымахов, говорит: в час на Комитете разбираем кляузу Цапкина. Храпченко будет присутствовать, так как является соавтором и вдохновителем кляузы. Именно Храпченко пропихивал кляузу в высокие инстанции, не жалея ни сил, ни времени. Оба решили напоследок пустить вонючее облако.

Дело в том, что Цапкин не стал ждать, когда его снимут официально. Он подал заявление об уходе по собственному желанию. Причину ухода не мотивировал. «Мотивировку» направил в инстанции. После обсуждения по инстанциям письменная кляуза поступила в Комитет с резолюцией: «Разобраться!»

Семьдесят страниц густейшей клеветы. Объем диссертации. Подымахов, мол, создал невыносимую обстановку в институте, самовольно отстранив Цапкина как директора учреждения от творческого процесса. Тот же Подымахов покрывает процветающее воровство идей. Так, принцип, открытый молодым талантливым ученым Бочаровым, был украден проходимцем Ардашиным и доктором Коростылевым, который и раньше не гнушался научного плагиата. Виновные до сих пор не наказаны. Да Подымахов и не собирается никого наказывать, так как боится огласки. Бочарова, по-видимому, запугали. Как всякий молодой сотрудник, он боится потерять место и помалкивает. Воры процветают, а Коростылев даже поставлен во главе института. Дальше Цапкин намекает на мое бытовое разложение. Сотрудница Феофанова несколько месяцев жила на квартире Коростылева, который собирался на ней жениться, но не женился, испугавшись письменной угрозы бывшего мужа Феофановой. Нужно дополнительное разбирательство. Пострадавшая вынуждена была в срочном порядке съехать с квартиры доктора Коростылева. Коростылев спаивает подчиненных у себя на квартире, установил атмосферу панибратства, по-хамски относится к законодательству об охране труда, в результате чего тяжело пострадал прикомандированный сотрудник Вишняков. Вот почему Цапкин вынужден был уйти.