Илья Штемлер - Гроссмейстерский балл

Литейщик ткнул ногой в небольшой брусок, заброшенный под верстак. Лицо мастера стало серьезным. Он еще раз прочел размашистое «срочно» и директорскую подпись. Склад был закрыт. Свинец будет только завтра. Надо ждать до завтра. Мастер облегченно вздохнул: не взламывать же склад. Литейщик искоса посмотрел на Филиппа и вытащил из шкафчика полотенце. Он собрался в душевую. Мастер тоже полез за полотенцем. Филипп вышел из цеха…

Они вернулись через четверть часа, мастер и литейщик. На, табуретках у верстака сидели Левка и Филипп. На полу лежало несколько свинцовых листов. Те, что из подвала. Левка брезгливо рассматривал ладони, черные от свинцового налета. Филипп зашнуровывал туфли. Оба сбивчиво дышали. Пол казался прогнутым от тяжести свинца.

Мастер сел на табурет и закурил. Он смотрел на молчащих ребят и курил. Сел и литейщик, перекинув через колени махровое полотенце.

— Что ж, начинай, Павлуха, — проговорил мастер, притушив папиросу о ножку табурета. — Крыть нечем! Я пойду в горновую.

Его голос звучал насмешливо и безобидно…

Левка встал и подошел к верстаку. Он увидел ящик с ветошью. Надо вытереть руки.

— Знаешь, Женька Маркелов собрался уходить с завода…

Филипп продолжал перешнуровывать туфлю. Теперь — левую.

— Мне, конечно, все равно, — переждав, продолжал Левка. — Правда, Трофимов его не отпускает. Орал на него: «Вы еще не проработали срок. Я из вас сделаю конструктора. Заставлю! Почему с вами должны мучиться на другом предприятии?!» Я ушам своим не поверил!

— Сердобольный Лев Толстой, — усмехнулся Филипп.

— Мне жаль Женьку… Его отстранили от приборов.

Филипп повернулся к Левке.

— Жаль… Полезно разобраться, что такое «жаль». С некоторых пор я понял, что мы стали взрослыми. Совершенно взрослыми людьми. А взрослому человеку иногда очень мешает слово «жаль». Обезоруживает! Видишь ли, ему, Маркелову, не жаль подставить под удар меня, людей, которые будут работать с этим прибором. А мне должно быть жаль его? С какой стати? Ты не находишь, что это несправедливо?

— Эй, интеллигенция! — раздался голос литейщика.

— Уже? — удивился Филипп. — Когда это вы успели?

— Долго ли? Пока вы о девках трепались, можно было что хочешь отлить… Но этот не годится. Чешуйчатый. Кокиль холодный еще.

Литейщик отошел к плавильне и вытянул из «камина» ковш. В ковше пузырился и дымил свинец.

Вторая отливка была заметно ровней. Но и ее литейщик небрежно пнул ногой… К шестой он отнесся более уважительно.

— Седьмую лить повременим… Кокиль перегрелся. Пузыри будут. Свинец свою температуру требует, — проговорил литейщик и отошел к водопроводному шлангу.

Они лежали рядом. Все шесть свинцовых экранов. Первая конструкция, разработанная при участии инженера Круглого Ф. М.

Вошел мастер. Он перевернул щипцами отливки и произнес:

— Шестая еще так себе. Ты, Павлуха, дай ребятам отлить второй заход. Жирок поубавить.

Филиппа подозвали к плавильне первым. Ковш был тяжелый и жаркий. Сизый дымок вырывался из лопающихся пузырьков.

— Вообще-то свинец чрезвычайно вреден для здоровья, — слышался голос Левки.

— Если его жрать без хлеба, — согласился мастер.

Филиппу стало, весело: «Левка, пижон, проявляет эрудицию…»

— Ровней держи! На ноги прольешь, интеллигенция! — покрикивал литейщик…

Третье августа. Пятница. Наконец-то. Еще одни вечер — и суббота. В субботу должна приехать Нина. Она в Таллине на экскурсии. За счет авральных часов. Выгодней дать отгул, чем платить сверхурочные. Да и делать нечего. Начало месяца. Малая финансовая политика.

Филипп был в Таллине — игрушечный город. Узенькие улочки и остроконечные сказочные дома. По мотивам сказок Ганса Христиана Андерсена. Улица Пикк, улица Виру, ратуша, Кик-ин-де-Кек. Керамика и пушки. Что еще? Множество кафе и ресторанчиков. Нина ходит по улочкам, как по дну ущелья. Между каменными плитами мостовых пробивается трава. Посмотрите направо… На кронштейне чугунный сапог. Или ботфорт. Символ сапожного цеха… Прямо — страж города. Нет, нет, вместо флюгера наверху Старый Тоомас… «Тере-тере» — «здравствуйте-привет». Эстонцы плохо говорят по-русски. Улыбаются и смотрят с сожалением: извините, мол… Скорей бы суббота!

А сейчас надо найти Шанцова. Рябчиков просит закрыть наряд на монтаж каких-то блоков. Филипп эти блоки не видел. Рябчиков уверяет, что не успел закрыть в прошлом месяце. «Ладно, покажи блоки!» — «Блоки в приборе». — «А где прибор?» — «Прибор на складе. Говорю, за прошлый месяц…»

Филипп молчит. Рябчиков усмехается. Демонстративно. А может быть, это кажется, что демонстративно? Филипп подписывает наряд. «Клеймо тоже поставь, директор. Иначе недействительно». Филипп прячет наряд в карман. «Поговорю с начальником цеха». Лицо Рябчикова вытянулось — не ожидал…

В кабинете Шанцова несколько человек. Все они рассматривают паренька лет пятнадцати. Паренек сидит у радиатора отопления. В руках у него плоскогубцы.

— Значит, ты Гошка? — спрашивает Шанцов.

— Ну.

— И Лариска — твоя знакомая? — спрашивает Шанцов.

— Ну.

Присутствующие заволновались.

— А ты знаешь, Гошка, что из-за тебя в дружественной африканской стране Гвинее неделю не работал высокочастотный полярограф? Чуть конфликт не возник на международной почве. Скандал. Знаешь?

Гошка этого не знал. Он посмотрел на Шанцова встревоженным взглядом голубых глаз и вновь принялся теребить плоскогубцы.

Шанцов обернулся к Филиппу.

— Африканцы на шасси увидели надпись, не оговоренную в технической документации. Приостановили наладку и вызвали нашего торгпреда. Тот прочел и прислал на завод разгромную бумагу. Безобразие!

— Что ж там было написано? — заинтересовался Филипп.

— «Гошка любит Лариску»… Какая безответственность!

— Деревьев им не хватает, шкетам. Стенок домов не хватает! — вставил Миллиметр. — На экспорт перекинулись. И когда он успел? Ведь ОТК перед опломбированием проверяет…

Филипп хохотал и смотрел на неудачливого Ромео. Тот не поднимал глаз от плоскогубцев…

Гошку отпустили и пообещали передать дело родителям в случае повторения международного инцидента.

Филипп показал Шанцову наряд.

— Конечно, Рябчиков — жук. Известное дело, — заключил Шанцов. — Но блоки он действительно монтировал.

— Я их не проверял.

— Неужели ты не веришь мне?

Филипп смутился. Он видел пожилого, солидного человека. Начальника цеха… Чувствовал любопытные взгляды присутствующих.

— Я вам верю. Но прошу вас в следующий раз… — Филипп замолчал.

Продолжать было неприятно. «Отступил. Слабак! Выходит, Шанцов был прав тогда, в цехе: „Возненавидят — сломают“. Мелочи? Нет, не мелочи! Не выдержал насмешливых взглядов? Стыдно казаться желторотым воробышком? А может быть, белой вороной?! А что, если разорвать наряд? Взять и порвать. Хватит выдержки?!»