Илья Штемлер - Гроссмейстерский балл

Но усмирение страстей, видно, не входило в планы Лузгина. Он вскочил, едва не опрокинув стул. Даже странно. Такой грузный и представительный мужчина…

— Вы решили, что Лузгин наводит тень. Я высказал, что думал… К сожалению, многие решили, что я болтаю. Что ж, тогда я приведу факты. На выбор! Например, недавно старший контрольный мастер ОТК Круглый закрыл наряды на блоки, шасси которых даже не отштамповано. А это полтораста рублей…

— Круглый? — удивленно произнес Корнев.

— Да! — Лузгин посмотрел на Корнева и веско добавил — Тот самый Круглый, которого вы настоятельно рекомендовали на работу в ОТК. Вопреки мнению начальника отдела кадров… И ваш ставленник, товарищ Корнев, жулик. Кто знает, может быть, он разделил эти деньги с тем, на кого закрыл наряды… Боюсь, что и в Бабиче вы ошиблись! Вы пренебрегаете мнением опытных работников. Окружили себя подхалимами, которые развалили свой отдел и всю энергию направляют на то, чтобы угодить вам!

Лузгин обернулся и посмотрел на Трофимова.

— Ну, это уж слишком! На кого вы намекаете? — произнес Трофимов.

— На вас! — выкрикнул Лузгин. — Вероятно, никто не знает причины скандала с пресловутым ПОА? А вина ложится на Трофимова! Люди в его отделе занимаются чем угодно, только не своими делами. И все им сходит с рук…

— Факты! — крикнул кто-то.

— Есть факты! Конструктор Маркелов вместо расчета свинцовой защиты занялся левачеством. Он делал пресс-форму для артели инвалидов. В рабочее время. И возможно, вы, Трофимов, его консультировали. Ведь за это неплохо платят. Могу еще, да ладно…

Лузгин сел, тяжело дыша. Несколько секунд все молча поглядывали то на Корнева, то на Лузгина, то на Трофимова.

Корнев прошел к своему креслу.

— Меня интересует, откуда главный технолог так подробно знает о делах других отделов? Почему молчит начальник ОТК?

Терновский поднял голову и уставился «двустволкой» на директора. Все знали, что он не любит много говорить.

— Не понимаю… Если вы читаете поданные вам служебные, вы должны знать, что мне больше нечего сообщить. Я тоже был против этого парня. Ясно, что он работает в ОТК по принуждению…

Корнев рывком придвинул к себе серую папку с грифом «Директор». Среди вороха бумаг, что принесла утром на подпись секретарша, он увидел служебную записку Терновского. Прочел. Наклонился к микрофону селектора и проговорил:

— Гена Казимировна, пригласите ко мне Круглого. После диспетчерской.

Отодвинув микрофон, Корнев выпрямился и посмотрел на Лузгина. «Я вас отлично понял. Но все равно нам вместе не работать», — говорил его взгляд. Лузгин не отводил взгляда от зеленоватых глаз Корнева. «Еще бы! Кто любит критику? Но я живучий! И не такой уж беззащитный. Как видите, меня голыми руками не возьмешь. А вы, Корнев, партийный, так что лучше не трогайте меня», — ответил его взгляд…

В кабинете что-то изменилось. Филипп не мог понять, что… Телевизор, селектор, четыре телефона, графики, витражи с датой «1934–1962 гг.». Понятно: исчезло знамя, привинченное закрашенными или заржавленными винтами. На его месте — план реконструкции завода и дата «1963».

Пепельница полна окурков. Запах в кабинете давал понять, что пепельницу заполняли недавно.

Вошла Гена Казимировна. Малиновая дорожка приглушала ее шаги. Следом проскользнула кошка. Она обогнала секретаршу и подбежала к Филиппу. «В том подъезде, как в поместье, проживает черный кот … » Филипп отпихнул кошку ногой. Пошла, нет настроения… «Он давно мышей не ловит, усмехается в усы. Ловит нас на честном слове, на кусочке колбасы…» На честном слове? И его поймали на честном слове. Коты. Со сбритыми усами… Он искал Шанцова вчера и сегодня. Вчера его не было на заводе, а сегодня с утра шла диспетчерская. Целых три часа. Рябчикова он поймал в коридоре. Еще один кот. До встречи Филипп готов был разбить Рябчикову физиономию. Но встретились и… разошлись. У Рябчикова наглая морда. Черный кот! Какой смысл с ним разговаривать?

Гена Казимировна взяла пепельницу и вышла. Вернулась. Поставила пустую пепельницу на край стола и открыла окно. Занавеси, лениво покачиваясь, отошли от окна.

— Служебную подал Терновский. Вас и вызвали, — проговорила секретарша. — Что вы с ним не поделили?

— Женщину.

Какое ее дело? Чистое любопытство. Сказал и пожалел, Гена Казимировна смутилась и с раздражением сжала тонкие бесцветные губы.

— В ваши годы делят молоко, — произнесла она. — Кис-кис… Ну иди же, упрямая! Кис-кис…

— Вы обиделись? Не надо. У меня и так на душе…

Филипп поднял кошку и пошел к дверям. Остановился и опустил кошку на пол. В дверях появился Корнев.

Гена Казимировна подхватила кошку, вышла из кабинета и захлопнула дверь. Занавеси обмякли и коснулись подоконника.

Корнев выудил из-за шкафа кончик полотенца и принялся вытирать руки. Долго, тщательно. Как доктор…

Филипп стоял на малиновой дорожке, не зная, выйти или сесть. Корнев оставил полотенце и направился к своему креслу. Молча, сосредоточенно. Сел. Придвинул серую папку с грифом «Директор» и вытащил бумажку.

— Ознакомьтесь!

— Это служебная записка Терновского?

— Ознакомьтесь!

— Мне нечего знакомиться.

— Все верно?

— Да.

— Садитесь.

Филипп сел на ближайший стул.

— Кого мне вызвать для выяснения обстоятельств?

— Рябчикова и начальника сборочного цеха.

— Рябчикова… Что-то часто слышу я эту фамилию, — Корнев наклонился к селектору: — Леонтий Адамович?! Корнев это. Спустись, пожалуйста, ко мне и прихвати Рябчикова… Рассказывайте.

Филипп почувствовал волнение. Отчего это? Его смутил тон Корнева, каким он приглашал Шанцова? Чепуха! Почему директору должен не нравиться Шанцов? Так хочется ему, Филиппу? Ладно, не будет же Шанцов отказываться от своих слов!

— Рассказывайте, — повторил Корнев. Он смотрел на Филиппа. «Конечно, я тебе верю… Не потому, что ты мне симпатичен, а просто это маловероятно: мошенничать с такими глазами, как у тебя. Правда, довод малоубедительный. Сентиментальный чудак, дело не в глазах! Разве тебе ничего не говорит поведение этого парня в истории с ПОА? А может быть, ошибаюсь; может быть, для этого достаточно быть трусливым? Да, именно трусливым, бояться последствий… В его годы на моих ногах сбивались обмотки, а в руках была трехлинейка. А в душе были идеалы, ради которых я теперь не пропустил ПОА! А какие идеалы у этого Филиппа? Такие же, как и у меня?! Наденет ли этот Филипп обмотки? Не по принуждению… Наденет! И возьмет в руки винтовку. Впрочем, у них будет иначе. Для этого многое додумали мы и пережили, чтобы у них было иначе. Мальчики…»

Филипп замолчал. Он не увидел — он почувствовал, что в кабинет вошел Шанцов. Высокий, полнеющий, с волевой челюстью, в белом халате.