Иван Корнилов - В бесконечном ожидании [Повести. Рассказы]

Вот за это и проклинают матросы арбузный аврал. В этот раз мы выгружали арбузы на пристани Тетюши.

— Братва-а, скорости! — покрикивает Рашид. — Чтоб ветерок обдувал — вот так!

И с мешком в добрый центнер — потрусил…

Повеса! Ах, пройдоха! Опять он готов расшибиться, опять будоражит всех. И все уже знают, отчего это он такой усердный.

Пассажиры-зеваки собираются на второй палубе, кучатся на причале такой толпой, что получается живой коридор, и мы по этому коридору курсируем. Рашид, вообще-то лентяй из лентяев, преображается всякий раз, когда замечает в толпе хорошенькое девичье личико. Тут он начинает «играть на зрителя»: бегать и громко покрикивать, чтоб слышала она, его новая избранница.

Перед кем это он старается сегодня? Ах, вон оно что! На причале в отдалении от всех стояла девушка: кудряшки свои, некрашеные, голубая кофточка, худенькие плечики (особенно мило!) и платьице, сшитое с расчетом показать ножки и талию.

С грузом я отворачивался от нее. Когда несешь тяжелую ношу, лицо от натуги грубеет, и как ни притворяйся, что для тебя это семечки, все равно смотреть тоскливо. Другое дело, когда у тебя примут мешок и ты идешь налегке! Тут я ее рассмотрел. Понравилась она мне. Пока мы работали, девушка была печальна, сосредоточенно смотрела на воду и никуда не двинулась.

Потом я увидел иллюзион: просто, как к давнишней знакомой, подошел к ней Рашид с бутылкой лимонада и бумажным стаканчиком. Девушка покачала головой, отказываясь, но Рашид лучезарно улыбался и что-то такое ей говорил, от чего она стаканчик взяла. Рашид наполнил его, остальное допил из горлышка. Чудеса!

Впрочем, и не мудрено при его наружности. Тут природа не поскупилась дать человеку все, что можно дать. Представьте себе смугло-шоколадного здоровяка — голубоглазого, кудрявого, с гордо посаженной головой. Не сказал бы, что он высокого росту, ну уж и не среднего. На таких, как Рашид, с подкупающим шиком сидит все, что ни надень: пиджак так пиджак, куртка так куртка, пусть даже без пуговицы. Таков и Рашид.

Едва отошел он от девушки, я — к нему.

— Уже успел познакомиться?

Он захохотал мне в лицо.

— А что, она и тебе приглянулась? Можешь не говорить, вижу и так. Ну что ж, для кореша ничего не жалко. Уступаю. А у меня уже другая на примете. Пошли познакомлю.

И мы познакомились. Печальную девушку звали Зиной.

Аврал закончен, отчалили. Не сводя глаз со своей спутницы, я сматывал швартовый трос. Сейчас она войдет в твою каюту, и ты расшибешься, чтоб ей понравиться. Не заинтересует ли гостью альбом с фотокарточками и открытками? Потом ты вытряхнешь из конфетницы значки и марки, скупленные в киосках всех пристаней от Перми до Астрахани. Ты завалишь стол вяленой астраханской воблой и крупными хвалынскими яблоками, выкатишь из-под койки невиданной величины полосатый ахтубинский арбуз, и она ошалеет от радости, потому что в здешних краях такие арбузы не растут. Потом, смотря по ее поведению, можно достать из ботинка под шкафом (от первого штурмана прячем) и бутылку водки. А она этой щедрости твоей будет удивляться и смотреть на тебя с восторгом. Так исподволь сам собой придет час любви.

Мимоходной матросской любви в этот раз не состоялось…

Вспомните, как чувствует себя человек, если он что-нибудь делает под пристальным взглядом другого. Преглупое положение! Зина сидела спиной к иллюминатору и солнцу, и мне был виден лишь блеск ее глаз. Неподвижная, она наблюдала мою деятельность с равнодушием смертельно больного. И, глядя на нее, зябко сжавшуюся, я усомнился — неужто прохладно? Нет, двадцать шесть градусов по Цельсию — более чем нормально… Я подал ей свежий журнал «Огонек», но она и не подумала взять его. Губы ее иронически скривились. Почему? Неясно… Булку я нарезал аккуратными дольками, полупудовый арбуз развалил пополам.

— Хочешь показаться? — спросила она вдруг. — Брось мельтешить, тебе это не идет. Привел-то, наверное, не арбузом угощать! — и закрыла руками лицо.

Я растерялся и не нашел ничего лучшего, как присесть напротив и взять ее руки в свои. Она отдала их безропотно, и они у нее дрожали. Голову она стыдливо опустила. Так, не обронив ни слова, мы просидели довольно долго.

— Как низко от воды у вас кубрик, простору нет, — сказала она негромко. — Выйдем, а?

— Ну что ж, пойдем…

— А ты человек легкий, — неожиданно похвалила она меня. — С тобой легко. Ты что-то хотел сказать?

— Ничего… Так, пустяки.

А сказать я хотел о том, что наверху недолго нарваться на боцмана Яшку, а он посидеть не даст, сейчас же заставит что-нибудь делать, не посмотрит, что ты наломался с арбузами, не поймет, что в гостях у тебя девушка.

Так оно и вышло. Едва мы поднялись наверх и не успели еще присесть в шезлонги, как налетел он, худосочный и нервный, как и все больные печенью.

— Зачем сидишь? Пороги чистые делай надо! — И подает мне банку с пастой.

Ему двадцать шесть лет, и мы как ровесника попросту зовем его Яшкой.

— Яш, аврал был тяжелый…

— Отдыхай будешь потом, после вахта.

Он крещеный татарин, о чем любит напоминать. И хотя фамилия у него наирусская — Иванов, хотя схоронят его не сидя, а лежа в гробу, говорить как следует по-русски Яшка так и не выучился, по поводу чего он шибко переживает.

Я спросил у Зины, где она меня подождет: здесь или в каюте?

— С тобой. Меня одну оставлять не надо. — Сказала и закусила губу, словно проговорилась. — Я, знаешь ли… боюсь этого вашего Рашида.

Я принялся отчищать бронзовые пороги. Она сначала поджидала меня в сторонке, а потом присела рядышком и взяла у меня тряпку.

Я стал ее отговаривать: увидят — язвить будут. Так и случилось: нас, усердно работающих, узрел Рашид.

— Ха-ха! — гоготнул он. — Что-то новое! Молодец, одобряю. Яшка тебя при случае кунаком назовет.

Возле буфета потягивали пиво, и Рашид не поленился крикнуть через коридор:

— Полюбуйтесь: семьей вкалывают! Таких трудяг в Камском пароходстве еще не бывало! — И как и следовало ожидать, перешел к своим заповедям. — Теплоход — понимаешь — нет? — все одно что растрепанный колхоз: всего не переделаешь. Никогда! Понимаешь — нет? Главное здесь — обходить боцмана. Больше спишь — скорей пройдет навигация.

Не без рисовки покачивая плечами, Рашид пошел «на обход владений», как это всякий раз он делает после крупной пристани. Сейчас с небрежной медлительностью пройдется раз-другой террасной палубой, пообтирается на галерке, заглянет в четвертый класс и скоро, по-котовьи ухмыляясь, будет оповещать: «Есть, есть кадришки. Вон ту, в розовой блузке, не трожьте, она пойдет ко мне». И ведь никто не засмеется, знают — так оно и будет…

Я оттирал последнюю пластину, когда опять нагрянул Яшка. Вот бес! Может, он подглядывает? На этот раз боцман велел мне осушить румпельную.