Дмитрий Холендро - Избранные произведения в двух томах. Том 2 [Повести и рассказы]

За окном трамвая качались дома. Дождь полз по высоким стенам. И Насте снова сделалось холодно.

Вот когда ей страшно-то стало. Настя уже не видела ни города, ни дождя, а только маму, сухую, непохожую на себя. Сидя возле кровати, Настя держала ее руку, тихонько гладила. Подходил отец, тоже брал мамину руку, говорил:

— Встанешь, мы с тобой по ягоды пойдем.

Когда это они по ягоды ходили? Настя не помнила такого. А мама не то что до ягод, до снега не дожила.

Настя собственному голосу и слезам не верила. Казалось, что и брат Минька приехал просто показаться в своей флотской форменке. Девчонки пялились на эту форменку, как в кино. А Минька среди ночи ушел к поезду, потому что отпуск ему дали короткий. Отец побрел провожать его на станцию.

Вернувшись, он кричал, чтобы Настя еще достала поесть. А где? Ночью-то?

Девки бегали, брали Минькин адрес, писали: «Жду ответа, как соловей лета». Соловей не откликался. Настя тоже писала, что дома все хорошо, только отец пьет часто. Минька прислал письмо на полстранички. Не давай, мол, пить, дура, останови… А как?

Остановила его Клаша Еремина.

Когда переселилась Клаша в дом, Настя проплакала сначала несколько дней. Обидно было, перебирая картошку в колхозном амбаре, слышать про отца: «Бойкий-то мужик еще — кинул сеть, поймал рыбеху!» А потом даже обрадовалась: перестал отец требовать водку. Зато начал стесняться Насти, когда Клаша молча взбивала по утрам подушки. И полезли в Настины уши незаметные раньше гулы, стала Настя слушать ночные поезда.

На станции отец скрючился под фонарями, как прибитый, все смотрел в сторону, точно ему глаза резало. Станция у них на открытом перегоне, и ветер, правда, сек резко. Настя громко сказала: «Ну-ка!» и подняла отцу вытертый воротник тужурки. Он до самого поезда молчал, а уж как поезду отойти, спросил:

— Может, еще останешься?

— Поеду, — сказала Настя.

Отец стал рыться в карманах, нашел и сунул ей бумажный комочек. Она растерянно взяла, в вагоне развернула — три рубля. Знала, что и так все деньги собрал ей на билет, и у нее непонятно защемило в груди. Хотелось зареветь в голос, но Настя задавила это в себе, потому что на полках спали соседи. И боль осталась в Насте. И Настя чувствовала ее сейчас, в трамвае, хотя глаза удивлялись тому, какие девушки мелькали за мокрым окном, на тротуаре, в разноцветных платьях и прозрачных обертках, ну прямо как конфетки!

В центре Настя сошла. Отсюда она помнила дорогу к двоюродной тетке. Считалось, что Настя поехала жить у тетки и учиться, но про учебу она пока только думала. Хотелось бы на хорошую работу, справить себе кой-чего, туфли купить, а тогда уж потихоньку присмотреться, на кого выучиться.

Как и в прошлый раз, когда Настя приезжала сюда с мамой, отбитая водосточная труба свисала с крыши теткиного дома до второго этажа. Из трубы торопливо капало, и внизу, в луже, плясал окурок. Примет ли тетка? Ну, и не прогонит. Настя ничего ей не писала, боялась, что не ответит. А приехала так приехала!

Она постояла перед дверью на втором этаже, глядя на синий ящик с незнакомой фамилией, и опасливо позвонила. На лестницу выглянула растрепанная, животастая женщина.

— Вам кого?

— Мне тетю… Ковтунову, — робко сказала Настя.

— Ой! А они уехали давно! — воскликнула женщина, и глаза ее почему-то весело заблестели.

— Куда? — прошептала Настя.

— Рудик! — разглядывая ее во все свои блестящие глаза, позвала женщина. — Куда уехали Ковтуны?

Из полумрака коридора вышел патлатый длинношеий мальчишка в очках и сказал:

— В Белоруссию, а куда точно, не знаю. Я тебе говорю, у меня потеря памяти, а ты не веришь.

— Уходи! — толкнула его женщина. — Сумасшедший! Учи уроки!

Настя спускалась по лестнице, как во тьме, и на улице долго не могла сообразить, куда пойти, вправо или влево.

Потом вздохнула и огляделась. Окурок под каплями вертелся быстрее и подпрыгивал. Настя посмотрела на кошелку в руке: там уместилось все ее богатство — два десятка яиц для тетки да свои вещички. Она сняла платок с головы, накрыла кошелку и побрела не зная куда.

Должна же быть и для нее какая-то жизнь! Ей хотелось своей жизни, без Клаши, без жалкого отцовского молчания.

Дождь припустил, волосы на голове слипались в прядки, и по лицу текло.

Насте показалось, что начинать надо с центра, где все в городе самое главное.

Чутье никогда не обманывает человека. На первом же углу Настя радостно ткнулась глазами в пеструю неразбериху объявлений. На стене, в большой раме за стеклом с тонкой решеточкой, лепились бумажные клочки и полоски.

Настя подступила ближе с бьющимся сердцем, и губы ее внезапно подсохли.

Швейная фабрика набирала учениц. Разве плохо? «Общежитие не предоставляется». Настя быстро стерла капли с глаз. Консервный завод заранее приглашал рабочих-сезонников. И общежитие давали. Но это еще через месяц. Наверно, когда поспеют первые овощи… На одном листке поверх мелких букв наискось тянулась синяя строка: «Учу по-испански!» А зачем? С кем тут говорить по-испански-то? Удивишься! Настя улыбнулась конфузливо. Рядом обещал уроки фотомастер. Нужны были электросварщики, главные бухгалтеры и даже их заместители. Еще ниже шли совсем неразборчивые объявления, стекло помутнело от дождя и старой пыли.

Настя наклонилась, упершись ладошками в колени, почти прижалась носом к стеклу и прочла: «Требуются инвалиды…» Как это? А если не инвалид — под трамвай ложись, что ли, чтобы требоваться? В городе, а нескладно написали…

Под большим витиеватым объявлением о продаже щенков от родителей с золотыми медалями висела тоненькая бумажка со словами, напечатанными на машинке: «Срочно нужна домработница. Условия хорошие». И адрес.

Сначала Настя как-то пропустила объявление, но потом вернулась к нему. Ей понравилось слово «срочно». И насчет условий показалось, что на месте написано.

Настя юркнула на почту, рядышком, записала адрес на обороте телеграфного бланка, чтобы не забыть, и тут же ринулась через дорогу, но милиционер в плаще грозно замахал ей полосатой палкой. Тогда она вернулась к доске проверить, так ли записала адрес? И где это? Под дождем все спешили, не спросишь. Один милиционер мок исправно, и Настя набралась храбрости, подошла к нему.

Потом бегом пересекла сквер с низкими елочками, туманными в дожде, оглянулась на бабу в белом, торговавшую под зонтом пирожками из ящика на ножках, и так, спиной, налетела на кучу каких-то дурней в шуршащих плащах. Дурни, чавкая пирожками, подхватили ее, затолкали, а потом отпустили смеясь.

Высокие дома зажали между собой стрельчатый особняк в два этажа. Прямо под окнами, на улице, зацветали кусты сирени.

Настя провела ладошкой по лбу и тронула кнопку возле двери. Долго никто не шел открывать. Настя подняла палец к кнопке второй раз, но тут дверь распахнулась прямо перед ней, и от неожиданности Настя вскрикнула.