Иван Вазов - Повести и рассказы

Стоявшие возле пангара первые люди города вместо того, чтобы последовать за остальными, пошли в другую сторону: они поднялись по лестнице, ведущей в женское училище (которое находится на церковном дворе), в просторную комнату — обычное место собраний общины.

Совещание длилось долго. Наконец оно кончилось, и именитые горожане стали шумно спускаться по лестнице.

Скоро весь город узнал, что состоялись выборы попечителей учебных заведений и что в числе избранных оказались Варлаам Копринка, по прозванию Тарильом {41} 41 Тарильом — название греческого танца, распространенного в болгарских городах в описываемую эпоху. , и Иван Селямсыз. Новость эта вызвала большое удивление, так как всему свету было известно, что оба они видеть друг друга не могут по причине старинной вражды из-за водосточной трубы — вражды, перешедшей к ним по наследству от их отцов. На этом основании дед Нистор, старый цирюльник и человек строгий, затянувшись хорошенько трубочкой и наполнив дымом всю кофейню, весьма рассудительно промолвил:

— Плохо дело… И Тарильом и Селямсыз — оба люди ученые и почтенные, но между ними нет согласия; а коли нет согласия — проку не будет.

— А я вам говорю, что они сегодня договорятся, обязательно договорятся, — возразил Хаджи Смион, сидевший напротив.

— Почему ты так думаешь? — спросил дед Нистор.

Все устремили свои взгляды на Хаджи Смиона.

— Потому что, — начал Хаджи Смион, сняв левый башмак и быстро перебирая четки, — потому что, когда два человека, — будь они попечители, торговцы или кто другой, — делают одно дело — понимаешь?.. так им ничего не остается, как договориться… Это само собой ясно.

И Хаджи Смион снова надел башмак.

— То есть как это — ясно? Вот ты, Хаджи, попробуй — заставь свою Катанку с Англичанином договориться. Хоть они с одного стола едят и хозяин у них один и тот же, а кошка все: ффф! а собака все: ррр!

— Это правда. Третьего дня Англичанин чуть не задушил Катанку, — сказал Хаджи Смион, усаживаясь по-турецки.

— Тарильом готов ждать до второго пришествия, лишь бы не мириться с Селямсызом. Я знаю, какая эта собака!.. — заметил приятель Варлаама Иван Чушков.

— А Селямсыз разве не скотина?.. — возразил приятель Селямсыза Иван Капзамалин, пошевеливая чашкой, чтобы допить остатки кофе на дне. — Будь он неладен. Выстроил против Тарильомова двора дощатый забор да дегтем его вымазал, — назло Варлааму и жене его.

Хаджи Смион опять свесил одну ногу в знак того, что хочет что-то сказать. Но Иван Бухал не дал ему говорить, воскликнув:

— Хороши попечители! Ослы! Оба! Зачем их выбрали? Сегодня утром по дороге в церковь захожу в рыбную лавку к Максиму купить чего-нибудь на обед… Вижу — и они оба там; Селямсыз карпа покупает, да как увидел, что и Тарильом карпа берет, кинул своего, купил сома: «Анафема, говорит, тому, кто в такой день карпов жрет!» И плюнул на рыбу Тарильома. Ну, разве это по-людски?

— Экое свинство! — промолвил дед Нистор, кидая победоносный взгляд на Хаджи Смиона.

— Известное дело: коли согласия нет, толку не будет, — убежденно произнес Хаджи Смион и вздохнул.

— Дело не в согласии, Хаджи, — отозвался Стамболия. — Важно не то, любят они друг друга или ненавидят, а то, дельные ли они.

— Вот и я говорю, — добродушно ответил Хаджи, снова поджимая обе ноги.

— Дельные ли они, довольно ли у них смекалки, — продолжал Стамболия. — Селямсыза выбрали как человека старого, опытного. Разве народ не его посылал в Стамбул хлопотать по делу с Трояном?.. Тарильом — тоже человек с головой и всегда в дальнюю церковь ходит… Вот и будет школу и учителей навещать. А другие попечители — хоть режь, по два месяца в село не заглянут. Тут согласия не требуется. Ганчо-заяц и Фачко-попик — закадычные друзья, водой не разольешь, а сена между двумя ослами разделить не могут. Ума у них не хватает.

— Верно, пусто в голове, — согласился Хаджи Смион.

Доводы Стамболии, энергично поддержанные приободрившимся Хаджи Смионом, привели противников в смущение. Дед Нистор нахмурился и стал чистить свою трубочку, не зная, что ответить. Иван Бухал несколько раз кашлянул и принялся что-то искать у себя в карманах. Иван Головрат начал усиленно сосать кальян, а Иван Капзамалин сидел неподвижно. Наступило молчание. Его нарушил Хаджи Смион.

— Да, да, дедушка Нистор, люди знают, что делают и кого выбирают. Согласие — согласием, да в башке-то что, вот вопрос.

Так как дед Нистор ничего не ответил, Хаджи Смион, расхрабрившись, спустил обе ноги и дерзко заявил:

— Я тоже за них голос подал и еще подам, потому что это люди достойные!

Иванчо Йота, до тех пор молча прихлебывавший кофе и только кидавший враждебные взгляды на Хаджи Смиона, вдруг вскипел:

— Достойные! Имени своего грамотно написать не умеют и прочее… Тарильом подписывается не «Варлаам», а «Фарлам»; вместо «веди» — «ферт» {42} 42 …вместо «веди» — «ферт» — название букв церковнославянского алфавита: «веди» — «в», «ферт» — «ф». Буква йота (i) была исключена из болгарского алфавита в 50—60-х гг. передовыми деятелями педагогики и литературы. Приверженцем церковнославянской графики выступает в повести Иванчо Йота. ставит да одно «а» выбрасывает и прочее!..

— Э, что Варлаам, что Фарлам — все едино. Ну какая от этого беда? — возразил Хаджи Смион, который был не из тех, что позволяют сбить себя с толку.

— Как «все едино»? — спросил Иванчо Йота. — По-твоему, можно сказать «пророк Фарлам» и прочее? Никакой беды, а? Выходит, все равно, что в руках: валек или перо? Назад, назад пятимся, ни на что не годимся.

— Известное дело, не годимся, — подтвердил Хаджи Смион.

Иванчо Йота злился на то, что, вопреки своему ожиданию, не был выбран в попечители. Он считал, что эту пакость устроил ему учитель Гатю, с которым они как-то раз поспорили насчет правописания.

— Вон идет! — крикнул один из присутствующих.

— Кто?

— Тарильом.

— И несет рыбу.

— Остановился, здоровается с Коной Крылатым.

— Но куда это он вдруг так заторопился, словно его гонит кто, и прочее?

— Просто летит…

— Разве не видишь? Селямсыз сзади показался.

Все столпились у окон.

В самом деле, в верхнем конце улицы показался Селямсыз с рыбой в руке; но, встретив Нечо Райчинчина, остановился, чтобы что-то ему сказать, — наверно, почем купил рыбу, которую он при этом поднял кверху. Потом он встретил Марина Хаджи Цакова и, видимо, пожелал ему доброго утра, так как поглядел на солнце. А завидев впереди дедушку Постола, догнал его и начал ему что-то рассказывать — должно быть, что-нибудь очень важное, так как не заметил прошедшего рядом приятеля своего Ивана Распопа и не поздоровался с ним, так же как и потихоньку уходившего Варлаама Копринарку — и не изругал его.