Иван Вазов - Повести и рассказы

Хрисантов вздохнул с облегчением. Оба направились к пролетке, ждавшей их у ворот. Пора было ехать домой. Иванов, по своему обыкновению, и тут взял на себя инициативу: простился с кметом и с крестьянами, потом с псаломщиком, которому сунул в руку что-то белое, блестящее, вызвавшее на лице его блаженную улыбку, потом со священником, сделав вид, что целует его морщинистую костлявую и когтистую руку. Не успел Хрисантов с непобедимым содроганием облобызать святую десницу священника, как появились двое разрумянившихся крестьян, один из которых поднес Хрисантову фляжку. Что это?

— Изволь выкушать, господин! — воскликнул крестьянин. — Мы пришли тебя на свадьбу к чорбаджии звать. Ведь ваша милость нашим депутатом будете!

— На здоровье! — возгласил другой.

Музыкословесный пришел в восторг. Уж коли чорбаджия оказал Хрисантову честь — дело в шляпе. Очень были обрадованы и кмет и остальные крестьяне: чорбаджи Нено был человек влиятельный. Вслед за своим товарищем Иванов тоже взял фляжку: вставши одной ногой на подножку пролетки, он произнес пламенную речь в честь избирателей и их избранника и выпил за здоровье чорбаджи Нено.

— Айда на свадьбу! — в восторге воскликнул кмет.

— Попляшем у него! — закричали другие.

Музыкословесный ничего не сказал; в порыве энтузиазма он даже лишился дара речи. Только лицо его расплылось в широкой улыбке, отчего превратилось в неподвижную, застывшую, тупую карнавальную маску.

— Пускай видит, пускай знает весь народ, за кого бюллетень опускать будет! — кричали третьи.

Батюшка тоже что-то кричал.

Хрисантову, спешившему выбраться вон из села, на волю, так как длительное притворство и стеснение сильно угнетали его, вовсе не хотелось фигурировать еще в качестве свадебного гостя у чорбаджи Нено. Но об отказе не могло быть и речи. Кроме того, приходилось учитывать психологический момент: было бы непростительно упускать возможность заручиться дружбой одного из знатных людей села, а заодно — закрепить новыми радостными излияниями и возлияниями союз, уже столь счастливо заключенный с жителями Дермендере. Друзья храбро отправились на свадьбу, предшествуемые музыкословесным с его застывшей улыбкой. Он побежал предупредить хозяев о высоком посещении и подготовить славный прием обоим гостям. Вскоре визг волынки возвестил о том, что дом чорбаджии недалеко. Когда они к нему приблизились, первым, кто бросился им в глаза, был опять-таки музыкословесный, сопровождаемый толпой ребятишек, среди которых он выглядел тамбурмажором {138} 138 Тамбурмажор (франц.) — главный полковой барабанщик, обычно весьма высокого роста. ; рядом шел старый, толстый крестьянин, в шапке набекрень, который, энергично размахивая руками и указывая на Хрисантова, что-то рассказывал. Этот крестьянин и был чорбаджия. Круглое лицо его было красно как рак, а заплывшие глазки быстро-быстро моргали. Последние три шага он пробежал, после чего с отеческой нежностью обнял Хрисантова, влепив ему в губы несколько мокрых поцелуев, да еще несколько (так как Хрисантов невольно отшатнулся) запечатлел у него на щеке и ухе.

— Не бойтесь, ваше благородие. Чорбаджия — человек достойный, — ободрил гостя псаломщик.

Они прошли сквозь хоровод, который расступился, давая им дорогу, и сели на скамью под навесом. Туда сразу набилось много гостей, поднялся гомон, послышались возгласы, приветствия. Все желали познакомиться с господином Христиановым, чья слава прошла уже по всему селу. Привели и новобрачную — поцеловать гостям руку. Радостный гам усиливался, полные любви взгляды были устремлены на кандидата, который не знал, как отвечать на эти почести. Он машинально жал каждую протянутую ему руку; брал каждый подносимый ему стакан; выслушивал каждую возглашавшуюся в честь него здравицу… Он сознавал только одно: что тут ему устроен триумф, упоительный, ошеломляющий; на всех лицах видел он теперь такую же торжественную, ликующую улыбку, что застыла на лице псаломщика. Вероятно, она была вызвана столько же посещением Хрисантова, сколько и свадебным угощением: вино подносили непрерывно то в мисках, то в чашах, и здравицам не было конца.

Наконец, стали подыматься. Раздался общий крик:

— Нет, еще рано!

— Попляшем!

— Хоро, хоро!

Хрисантову вовсе не хочется плясать; у него и так кружится голова. Но избиратели беспощадны:

— Хоро, хоро!

— У нас это закон!

Беспощаден и Иванов: он тащит смущенного кандидата в круг.

— Надо считаться с местными обычаями, особенно когда хочешь быть выбранным в Областное собрание, — шепчет он Хрисантову. Тот скрежещет зубами, но ничего не поделаешь. Он не умеет плясать, не плясал никогда в жизни, но надо плясать, как давеча надо было со всеми целоваться, а только что надо было пить. Он проходит два круга, зажатый между Ивановым и глухим священником, отечески поучающим его, как ступать; но, завидев новые миски, обращается в бегство, спасаясь в пролетку. Вся свадьба окружает экипаж гостей; миски и там нагоняют страстотерпца Хрисантова, осаждают его. Он для виду отхлебывает из каждой и пожимает множество рук, скрещивающихся и переплетающихся вокруг него и его спутника. В массе раскрасневшихся незнакомых лиц, то показываясь, то исчезая, мелькает лицо псаломщика; Хрисантов понимает, что псаломщик ведет отчаянную агитацию, стараясь, чтобы как можно больше крестьян жало ему руку, окружая вящей славой его триумфальную колесницу. Вдруг перед ним — новая опасность: к пролетке бежит чорбаджия с ощетинившимися, жаждущими прощальных поцелуев усами. И прежде чем он успевает сообразить, что предпринять, чтобы увильнуть от них, страшные усы и толстые сочные губы, успевшие принять уже двадцатую ванну в пиршественной чаше, предстают перед Хрисантовым во всем своем великолепии. Инстинктивным движением, подсказанным неотвратимой опасностью, Хрисантов отшатывается и прячет лицо за спиной Иванова, чьим губам достается честь встретить нападение любвеобильных усов. К счастью, в этот момент возница стегает лошадей и трогает, не обращая внимания на жесты и крики чорбаджии, приказывающего ему подождать, чтоб он, чорбаджия, мог проститься с кандидатом… Иванов и Хрисантов машут провожающим шляпами, посылая последнее прости…

— С этой минуты можешь считать, что Дермендере у тебя в кармане… такого восторга я еще не видывал, — промолвил Иванов, стирая белым батистом со своей физиономии мокрые следы чорбаджийских лобзаний.

Хрисантов ничего не ответил. У него не было времени подводить итоги: он спешил отдышаться, словно вырвался из застенка. В голове его царила полная неразбериха и растерянность. Все испытанное, перечувствованное, выстраданное им за короткое время в этом селе лишало его способности ясно мыслить; все кружилось и клубилось у него в мозгу огромной бесформенной тучей, в которой мелькали тянущиеся к его руке корявые мужицкие руки, фигура помешанного, улыбка псаломщика, чесночный запах, грязные иконы, заткнутое ватой ухо, миски с вином, выкупанные в вине растопорщенные усы и бесчисленное количество данных и принятых за день поцелуев. Настоящая галлюцинация!