Юрий Пронякин - Ставка на совесть

Вспомнилось и другое. Когда вышла Инструкция ЦК организациям КПСС в Советской Армии и Военно-Морском Флоте, Шляхтин не сразу уяснил себе, какие изменения несет она, поэтому с выводами не спешил, а тем более не спешил что-то ломать в работе. Зато в первом батальоне проявили удивительную прыть: не дождавшись указаний сверху, вокруг Инструкции по инициативе замполита «развернули работу». Созвали партийное собрание, и у Петелина с Самарцевым забило, как из фонтана: «Новое веяние…», «Живительный ветер…», «Смело вскрывать недостатки…» И все это при разлагающем попустительстве командира батальона, который нет чтобы поставить каждого на свое место и напомнить, кто в конце концов отвечает за батальон, — пошел у подчиненных на поводу и только поддакивал им.

В памяти всплыло и совещание, на котором Хабаров в присутствии младших по званию и должности вдруг замахнулся на начальника штаба полка: почему, дескать, по его распоряжению прервали в батальоне комсомольское собрание и отослали людей на хозработу?

А размагничивающая подчиненных затея Хабарова насчет рабочего дня офицера, высвобождения времени для книжек там, театров?..

Что это — завихрения молодости или продуманная линия? Показать себя «новатором»? А опыт и советы старших — ему плевать? И это на виду у всех! А солдат не дурак, он все видит и на ус мотает: почему одним такое сходит с рук, а от него требуют — слушайся и повинуйся? Иной еще и подумает: повиноваться ли? Где сомнения — железной дисциплины не жди. А без дисциплины нет армии…

Чем гуще наслаивались в сознании Шляхтина факты, тем отчетливее виделась ему первооснова происшествия в первом батальоне. И брошенное в ярости Хабарову: «Доигрались… Либералы!» — теперь уже представлялось Шляхтину единственно точным определением причины.

Иван Прохорович не раскаивался, что при всех сказал так.

— Такие дела, Катя… — Он глубоко вздохнул, помолчал и стал рассказывать, что произошло на полигоне.

Лейтенант Василий Перначев в нерешительности остановился перед палаткой, где жил с такими же, как сам, холостяками. Он вдруг почувствовал: ему боязно войти внутрь. Потому что после ужасного происшествия заснуть, конечно, он не сможет, хотя и чувствует себя так, словно его выжали, как портянку. В щегольски короткой гимнастерке, в фуражке с мятой тульей (Василий специально удалил оттуда металлический обручок) и маленьким, будто пришлепнутым ко лбу козырьком и в то же время в грубых, заляпанных грязью сапогах, Перначев имел нелепый и жалкий вид. И наверное, если бы взглянул на себя со стороны, то возненавидел бы этого лейтенанта за его — не к месту и не ко времени — пижонство. Но как он выглядел внешне, Перначев, к счастью, не знал. Ему и без того было очень тяжело.

Выйдя из оцепенения, он побрел по лагерной линейке, мимо темных пирамид палаток и дневальных, скучавших под грибами, пересек песчаную пустошь и оказался в роще. Спереди сквозь душную, влажную черноту зарослей пробивался дрожащий в дождевых каплях свет. Вышел к летнему кинотеатру и танцевальной площадке, сел на мокрую скамью под фонарем, уперся локтями в колени и ладонями закрыл лицо… Если бы он мог сейчас излить кому-то свою боль! Увы, рядом никого не было. Герман, Сергей и Михаил, товарищи по училищу, находились в соседних полках. Не идти же туда! Только дневнику можно было сейчас поверить без утайки горькие мысли и переживания. Василий носил его в полевой сумке и никому не показывал. Правда, один человек знал о дневнике. Шляхтин. Внезапно войдя в канцелярию роты, он застал Василия за записями. Лейтенант вскочил и машинально ладонью прикрыл дневник. Полковник заметил испуганный жест подчиненного, отстранил его руку, взял тетрадь и поинтересовался:

— Конспекты?

Но не успел Перначев сообразить, что ответить, как Шляхтин пророкотал:

— Да это дневник! Вот чем мои взводные занимаются в служебное время. Отсюда — неполадки в работе. Поди и про меня всякие басни сочиняешь?

Василий мгновенно покраснел. Не обратив на это внимания, Шляхтин покачал рукой, словно хотел прикинуть вес дневника, и благодушно заметил:

— Когда человек не находит дела, он дневник строчит… Со взводом бы больше работали да над собой…

Но Перначев дневник не забросил, хотя вряд ли бы толком объяснил, для чего он ему нужен.

…Василий отвел руки от лица и некоторое время бездумно глядел на тупые носы сапог, затем достал из сумки дневник и начал листать, пробегая глазами отдельные записи.

17 августа.Скоро выпуск. Жду с нетерпением. Говорят, могут заслать в такую глушь, куда не добралась цивилизация — не на чем! Герман предложил обойти еще раз все «культмассовые» учреждения города — напитаться впечатлениями про запас. Ходили в музей. Долго стояли у старинного оружия. Увидел пернач — палку с набалдашником в виде стабилизатора мины. Наши предки таким примитивом отшибали у врагов охоту ходить на Русь. Вот это была война! Сила! А пернач — славная штука. Герман предположил, не от него ли происходит моя фамилия. Откуда я знаю? Вполне возможно. Даже наверняка. По всему видно, мой пра-пра-пра в степени n дед был воином и, наверное, здорово орудовал перначом. Я тоже буду военным. Потомок русского витязя. Звучит что надо!

22 сентября (в поезде).Училище — пройденный этап. Я — офицер! Вот это да — офицер! Ура! Впереди новая жизнь. А главное — самостоятельная. Без утреннего осмотра и вечерней поверки. Что ждет меня? Получить бы самый отстающий взвод, с которым никто не справлялся, и сделать передовым. Перспектива: потомок русского витязя — лучший офицер в полку! Заманчиво… Скорее на новое место… Как приятно покачивает вагон! Герман, Серега и Мишка — блестящие лейтенанты — храпят, как буксующий тягач. А мне не спится, сам не знаю почему.

Жалко Ленку. Славная девчушка… Она принесла на вокзал цветы. Мне никто еще не дарил цветов. А я? Я тоже никому. Но Леночке подарил бы. Она чуть не плакала. Просила писать. Будет ждать, сказала. Эх, Лена, Лена… Да знаешь ли ты, какая жизнь у боевого офицера?

24 сентября.Приехали к месту назначения. Город понравился. Совсем не провинция. Даже наоборот. Герман схохмил: «Зря мы перед отъездом на музеи время тратили…»

Рассовали нас по разным частям. Жаль. Но ничего не попишешь: для всех в одной части нет вакантных мест. Хорошо, что в одну дивизию попали. Хоть изредка, но можно будет встречаться.

25 сентября.Представлялся своему командиру полка. Шел к нему, как ходят, наверное, в ЗАГС. Еще в штабе дивизии слыхал, что полк заслуженный. Думал: повезло. Ждал: командир расскажет об истории части, о том, чем живет она сегодня, введет, так сказать, в курс, расспросит меня о планах… В общем, благословит на славные дела. А получилось… Вхожу в кабинет. Сидит за столом мрачный усатый полковник. Докладываю: прибыл для дальнейшего прохождения службы. Он оглядел меня так, будто меня с Марса командировали, а потом: «Из леса, лейтенант?» Я оторопел. «Никак нет, прямо из училища». А он: «А где ж это ты тарзаньи космы отрастил? Усики, поди, карандашом подвел? Приведи себя сперва в человеческий вид, потом представляйся». Волком взвыть хотелось от обиды, но я смолчал.