Юрий Пронякин - Ставка на совесть

В лагерь Владимир возвращался последним рейсовым автобусом. Мощный комфортабельный «икарус-люкс», ревя, мчался по асфальтовому шоссе. Владимир смотрел в окно, но ничего, кроме отражения своего лица в черном стекле, не видел. Лицо было устало-отрешенное.

Впереди Владимира сидели парень с девушкой. Склонив друг к другу головы, они умиротворенно дремали под убаюкивающий гул мотора. Владимир позавидовал их молодости, их любви. Ведь он и его ровесники повзрослели слишком рано, не довелось им изведать в полной мера счастья юности. А многие лишились не только этого — жизни. Война всему виной… Но война сблизила их с Мариной. Оба тогда носили курсантские погоны. И хоть виделись редко, урывками, все равно были счастливы и думали, что так будет всегда. Однако война же и разлучила их. А как повернулась бы их жизнь, встреться они после победы? Ты сожалеешь, что случилось иначе, Владимир? К черту сожаления! Если только вздыхать по прошлому, для чего тогда жить? А у тебя работа, которую ты любишь. У тебя жена и дети. Ты не мыслишь своей жизни без Лиды, без Димки, без Маришки. Они для тебя самые дорогие, они — частица самого тебя. И все-таки тебе почему-то грустно сейчас. Ощущение такое, будто что-то в жизни сделал не так, прошел мимо чего-то, а вернуться, поправить уже нельзя… Может быть, это просто от усталости, от того, что тебе пришлось много пережить за последние дни? Или тебя беспокоит сознание того, что ты не так вел себя, встретившись с Мариной?

Шуршат по асфальту шины, мерно рокочет двигатель. Отбрасывая фарами темноту, автобус несется в ночь. Прохладный ветер врывается в салон и ласково щекочет Владимиру лицо. Владимир закрывает глаза, и кажется ему, что это Марина опять притрагивается к нему своими нежными пальцами.

Марина! Марина!..

Расследовать чрезвычайное происшествие, случившееся на тактическом учении с боевой стрельбой в Н-ском мотострелковом полку, было поручено следователю гарнизонной военной прокуратуры капитану Ивину. Ознакомившись с поступившими материалами, Ивин на другой день отправился в лагерь. В автобусе он удобно устроился на своем излюбленном месте — у окна и, пока машина ехала по улицам утреннего города, разглядывал пассажиров. По их внешнему виду и манере держаться он пытался представить, кто они, эти люди, какие у них заботы.

Умение наблюдать Ивин начал вырабатывать в себе с первого курса военно-юридической академии, которую окончил всего два года назад. Со временем это вошло у него в привычку, и куда бы он ни направлялся, если, разумеется, делал это один, всегда присматривался и прислушивался к окружающим.

Было Ивину тридцать лет. Но круглое, без единой морщинки, усеянное веснушками лицо и пухло приподнятая верхняя губа придавали ему почти юношескую моложавость. Эта «особая примета» очень смущала следователя как «не соответствующая его служебному положению». Лишь глубоко сидящие внимательные глаза, пожалуй, выдавали истинный возраст Ивина.

Оглядев пассажиров и не найдя среди них ни одного, кто бы мог чем-то необычным заинтересовать его, Ивин отвернулся к окну. Автобус выехал уже за город. Раннее солнце насквозь просвечивало бегущую вдоль дороги кленовую посадку, весело вспыхивало в окнах хат, белевших среди яркой, влажной от росы зелени садов и огородов. За селом, то взбегая на пригорки, то съезжая в низины, тянулся клин ржи. Сизо-зеленая с лиловатым отсветом, она лениво волновалась под легким утренним ветерком, и по шелковистой поверхности поля проносились пятнистые переливчатые тени.

Автобус нагнал грузовик, в кузове которого впритык друг к другу сидели девчата в белых блузках и белых же косынках, похожие на огромный букет ромашки. Девушки задорно пели, а когда автобус поравнялся с ними, замахали руками и, смеясь, стали что-то кричать. Такие же белые блузки и платки виднелись на обширных темно-зеленых баштанах: сельский рабочий день уже начался.

Во всем, что из окна автобуса видел Ивин, ощущалось упоение жизнью: «Как хорошо, когда светит солнце, синеет небо, плодородит земля; как хорошо, когда люди радостны и не ведают горя!..» И конечно, никто из них — ни пассажиры автобуса, ни звонкоголосые девчата — не подозревает, что неподалеку отсюда случилось горе: один человек выстрелил в другого, размышлял Ивин. В глубине его души шевельнулся червячок тщеславия: как бы посмотрели на него пассажиры, если бы знали, что едущий с ними капитан имеет задание разобраться в столь печальном происшествии. И хотелось ему, чтобы обстоятельства этого происшествия были такими, в расследовании которых Ивин по-настоящему раскрылся бы как специалист. Но откуда пассажирам было знать все это? На лице капитана, кроме веснушек, ничего нет. А читать чужие мысли еще не научились. Быть может, эта проблема вовсе не занимает пассажиров. Наверняка не занимает. Зато она не безразлична Ивину: он следователь, он должен уметь читать чужие мысли.

И пока автобус мчался мимо селений и поселков, мимо садов и баштанов, мимо людей, привычно занимавшихся своими каждодневными делами, Ивин обдумывал уже намеченный план предстоящей работы.

Через час он вышел из автобуса, спустился по хорошо укатанной дороге к реке и взошел на деревянный мост, добротно сделанный саперами. Поглядел на неподвижную прозрачно-зеленую воду и поймал себя на желании искупаться: было уже довольно жарко. Но следователя ожидало дело, и он, вздохнув, медленно прошел по мосту. Остановился у деревянной арки с шлагбаумом, предъявил дежурному по КПП документы и спросил, как пройти в штаб дивизии. Сразу за аркой начинался лес, рассеченный надвое дорогой, и трудно было предположить, что здесь раскинулся лагерь воинского соединения. Дежурный, широколицый добродушный ефрейтор, прежде чем ответить, поинтересовался:

— Не по делу Сутормина, товарищ капитан?

— С чего решили?

Дежурный степенно ответил:

— Да ведь на весь гарнизон прогремели, а то и на округ.

— Да, я по делу Сутормина.

— Что же теперь ему будет? Расстреляют?

Ивин сдержанно улыбнулся:

— Зачем же? Расстреливают злостных преступников за преднамеренное убийство.

— Может, еще и не виноват, — с надеждой проговорил ефрейтор.

— Следствие установит, — ответил Ивин бесстрастно, однако уходить не спешил. Его заинтересовало, что думает ефрейтор.

— Обоих жаль, сказывают, дружками были.

Ивин насторожился:

— Вам это точно известно?

— Сказывают…

— Мало ли что говорят!

— Так ведь из ничего не возьмут, — не сдавался ефрейтор.

— Возможно. — Профессиональный интерес к дежурному у Ивина сразу пропал.

Штаб полка Ивин нашел под развесистыми дубами, в трех образующих букву П приземистых домиках. Между ними алела пятиконечная звезда цветочной клумбы. Из-за жары двери во многих комнатах штаба были распахнуты. Оттуда доносились деловой говор людей и бойкий треск пишущей машинки. Но дверь кабинета командира полка была закрыта. Ивин постучал. Услыхав отрывистое «да», вошел и представился сидевшему за бумагами грузному полковнику.