Геннадий Семенихин - Летчики

— А теперь, дорогие товарищи, чокнемся в самый последний раз за здоровье новобрачных, и я, как тамада, разрешу себе спеть «Застольную», потом по домам. Мои летуны должны знать меру. Завтра отдых, в понедельник полеты. Итак, «Застольная» Бетховена.

Земцов пел с подъемом. Гости восторженно аплодировали, а Кузьма Петрович Ефимков трубным, но отнюдь не музыкальным басом даже попытался подтянуть:

— Вы просто второй Михайлов, — стараясь всех перекричать, тянулась к Земцову Валерия.

— Благодарю за комплимент, — смеялся подполковник, — если спишут из авиации, сразу еду в Большой театр и представляюсь: «Бас Михайлов энского гарнизона».

А позднее, уставшая от этого вечера, но счастливая, полная новых впечатлений, расплетая в полутемной комнате, перед зеркалом, волосы, Валерия говорила мужу:

— Какие у тебя хорошие товарищи, Гришук! Мы с тобой дружно жить будем, правда?

— Сто лет проживем и не поссоримся, — серьезно отвечал Цыганков.

Но прошел месяц, и его молодую жену словно подменили. Куда девалась бурная стремительность движений. Зеленоватые глаза потускнели, накрашенный рот стал брезгливо морщиться. Если Григорий, возвратившись с аэродрома, начинал рассказывать о своих новостях, она зевала и прерывала его:

— Ах, Гриша! Скучные новости. Пойми — мне тесно в Энске. Здесь люди такие же скучные, как и стандартные дома, в которых они живут. Куда ни погляди — тоска. Мне надоело слышать в магазине полковые сплетни и добродетельные разговоры о семейном уюте. Пресно все тут. Ни одного интересного знакомства, ни одной яркой личности. Да и стаж медика скоро я потеряю.

— Лерочка, — робко возражал Григорий, — чтобы не потерять стаж, ты бы могла устроиться на работу хотя бы в нашу санчасть.

— В санчасть? — переспрашивала Валерия с недобрым огоньком в глазах. — Быть старшей сестрой или фельдшерицей? Лечить чесотку у какого-нибудь рядового Сенькина и катар желудка у интенданта Сысойкина? Нет, уволь. Это бы означало совсем растерять свои знания. Пойми, для врача-стоматолога здесь убогая практика, а я о кандидатской диссертации мечтала. Да, мечтала!

— Лера, — тихо настаивал Цыганков, — в городе при металлургическом заводе есть большая поликлиника…

— Спасибо, — резко обрывала Валерия, — заведи сначала собственную «Победу». Я не хочу ездить ежедневно по восемь километров в город и обратно да еще ожидать при этом на морозе по часу автобус…

По утрам Валерия подолгу валялась в постели, курила и тоскливо смотрела в затуманенное зимнее окно. Она могла целыми днями просиживать в квартире, читая старинные романы, которые время от времени ей доставали соседки. Два-три раза в день она причесывалась у зеркала и меняла длинные разноцветные халаты.

Однажды Цыганков разбудил ее перед уходом на аэродром.

— Лерочка, разогрей, пожалуйста, кофе, — просительно заговорил он. — Мне на полеты надо торопиться, времени в обрез, а я еще не брит.

— Да что ты, Гришук! Разве сам не сможешь, — ответила она сердито, — обязательно понадобилось разбудить.

— Ну ладно, ладно, я сам, — примирительно проговорил Цыганков. Уходя, он с тяжким вздохом махнул рукой.

— Эх! — вырвалось у Григория.

За четыре месяца жизни в Энске у Валерии не появилось ни одной подруги. Ко всем местным женщинам она относилась свысока. Их наряды казались ей безвкусными, а сами они — хлопотливыми, бессодержательными «клушами». По воскресеньям сидеть дома надоедало. Валерия изредка выходила с мужем прогуляться по Энску. Она проходила по единственной улице военного городка ленивой походкой праздного человека, высоко подняв голову, увенчанную модной шляпкой, с вызывающе, приподнятым пером. Зябко куталась в модную шубку и беспощадно повторяла:

— Какая тоска, какая скука зеленая.

За время своего пребывания в Энске Валерия приобрела неважную репутацию. Жители, разумеется, наперечет знали друг друга, и заносчивость Валерии заметили быстро.

— Нет, это птица заморская, — сказал однажды ей вслед Пальчиков, — такая в Энске долго не задержится. Улетит по весне и метеосводку у Цыганкова спрашивать не станет.

— Тебе бы такую в жены, — недружелюбно буркнул шедший рядом с ним Карпов, — а то ведь надо — какому серьезному человеку досталась!

— Что? — воскликнул Пальчиков. — Мне? Да я бы с такой и на необитаемом острове жить не стал.

С невеселыми думами добрел Григорий Цыганков до своей квартиры. Он долго топтался у входа, сначала обивая снег с унтов, потом стараясь попасть в темноте тонким ключом в отверстие английского замка. Валерия сидела за вышиванием у маленького столика в своем любимом кимоно, расцвеченном крупными бордовыми розами. Она недавно выкупалась и была свежая, благоухающая, с папильотками в светловолосой голове. Большую лампу выключила, горел только ночник, распространяя розовый полусвет. Просторная комната, в которой они жили, была тесно заставлена мебелью. В углу стоял дорогой трельяж орехового дерева, всегда застланный красивой салфеткой, на которой в строгой симметрии, как боевые порядки пехоты перед наступлением, застыли все непременные спутники Валерии Николаевны: коробочки с белой и розовой пудрой, баночки с кремом, удаляющим морщинки под глазами, тюбики с китайской губной помадой. В комнате всегда господствовал идеальный порядок, но от него так и веяло праздностью…

Григорий положил шапку-ушанку на радиоприемник, но тотчас же снял и даже посмотрел, не осталось ли от нее капель. Потом несколько секунд постоял молча, выбирая, куда бы лучше ее положить, и, наконец, положил на шкаф.

— Опять ты поздно, — зевая, сказала Валерия.

— Дела, Лерочка.

— Я каждый день слышу одно и то же, Гриша, — решительно перебила она, — дела, бюро, собрания. Право, это не ново. У Земцова, очевидно, тоже дела. Однако он вернулся час назад. Я видела, как в его комнате зажегся свет. Ефимков на санках повез катать своего малыша. Ваш Спицын проехал мимо окон на лыжах с какой-то девушкой. Все дома, а у тебя дела…

— Я задержался в солдатской казарме, — пояснил Григорий. — Нужно было побеседовать с младшими авиаспециалистами. Знаешь, какой интересный вопрос задал мне моторист Новиков…

— Ох, Гриша! — воскликнула Валерия и даже привстала, отодвинув в сторону вышивание. — Ради всего святого, не впутывай ты меня в эти примитивные агитки. Я не о том хотела с тобой сегодня поговорить.

Григорий подошел к тахте, устало опустился на нее. Тугие пружины почти не продавились.

— Послушай, Гриша, — вкрадчиво начала Валерия, — после майора Мочалова и капитана Ефимкова ты третий человек в эскадрилье. Правильно я говорю? Теперь давай рассудим. Ты честно прослужил в Энске около четырех лет. Сколько же ты собираешься еще сидеть в этой дыре? Всю жизнь? Гриша, пойми, — она опустилась рядом с ним на тахту, — нельзя допускать, чтобы жизнь управляла тобой. Нужно самому брать ее в руки. Разве ты не достоин выдвижения с переводом в какой-нибудь настоящий город или поездки на учебу в Москву! Почему, например, ты не можешь поговорить с тем же Земцовым о поступлении в академию? Как бы мы хорошо зажили в Москве! Папа дал бы нам одну комнату, я бы поступила работать в клинику.