Геннадий Семенихин - Летчики

— Все будет ясно как на ладони, товарищ майор. Видимость сто километров по горизонту и сто в высоту. Перевал будет открыт целый день.

На аэродроме майор первым делом принял рапорт от механика о готовности самолета. Старательно начищенный мотористами фюзеляж «единицы» ярко блестел. Мочалов обошел истребитель, осматривая его снаружи, затем сел в кабину и проверил агрегаты. Правый карман комбинезона что-то оттягивало. Мочалов вспомнил: официантка Фрося, заметив, что за завтраком он ни к чему, кроме чая, не притронулся, завернула несколько бутербродов и настойчиво сунула в руки:

— Негоже, товарищ майор, — говорила она, — вы и так у меня вечно недоедаете, берите с собой, на старте аппетит придет.

Сейчас они оттягивали карман комбинезона, но делать было нечего. Мочалов махнул рукой и смирился с тем, что этот кулек вместе с ним уйдет в учебный полет. «Бортпаек заменит», — усмехнулся комэск про себя. В кабине Мочалов решительно отогнал невеселые мысли. Он весь превратился в слух и внимание, собрал себя в упругий комок, подчиненный единственной мысли — хорошо выполнить задание. Вместе с лейтенантом Спицыным он пройдет по маршруту вдоль синеющего горного хребта, выполнит групповой пилотаж и через сорок пять минут возвратится назад.

По радио дано разрешение на вылет. Машина, притормаживая, несется к старту. Белый флажок стартера описывает в воздухе дугу и застывает в вытянутом в направлении взлета положении. Стремительно пробежав по бетону, истребитель Сергея отделяется от летного поля. Когда самолет набирает первые метры высоты, звук мотора меняется, становится менее оглушительным, чем был при разбеге. Делая разворот, Мочалов посмотрел влево: посадочное «Т», выстроенные на линейке самолеты, радиостанция, на тонкой мачте ее полосатый, с расходящимися солнечными лучами флаг Военно-Воздушных Сил, фигуры расхаживающих на старте командира части и замполита Оботова. Выровняв самолет, Мочалов поглядел вправо. В слепящих солнечных лучах появился самолет Спицына с хвостовой «тройкой». Ведомый шел ровно, на положенном интервале. Под прозрачным колпаком кабины Сергей видел сосредоточенное лицо лейтенанта. Время от времени Спицын поворачивал голову в разные стороны. Мочалов удовлетворенно подумал: «Держится правильно».

Борис Спицын нравился Мочалову и на земле и в воздухе. На земле — внешней скромностью, походкой немножко вразвалку, говорящей о добродушии, внезапной способностью оживляться, если речь заходила о полетах. В воздухе он покорял майора темпераментностью, смелостью пилотирования.

Сделав плавный круг над аэродромом, Мочалов и Спицын по условиям задания должны горкой набирать высоту. Спицын переводит острый нос истребителя в крутой угол и, едва не опережая Мочалова, устремляется ввысь.

Летчики уже отошли от аэродрома и висят над крышами городка. Еще секунда, и, закончив набор высоты, нужно переходить в горизонтальный полет. Но что это? Самолет Спицына внезапно опрокидывается на спину, расчерчивая синь неба плоскостями, и через мгновение занимает прежнее положение.

— Молодец, паренек, — чуть не крикнул Мочалов, залюбовавшись исполненной фигурой, но тотчас же вспомнил: «бочку» делать нужно не здесь, а в зоне, через три минуты полета.

— «Чибис-три», «Чибис-три», — посылает Мочалов в эфир резкий окрик, — кто разрешал «бочку»? Немедленно прекратить!

— Вас слышу, вас понял, — раздается в ответ, — больше не повторится.

А в это время весь покрасневший от прилившей крови Борис Спицын представил девушку, ради которой пошел на первое в своей жизни нарушение летной дисциплины. Опершись руками о подоконник, смотрит, наверное, Наташа в небо. Замерли настороженные голубые глаза. Может быть, верхняя губа с родинкой вздрогнула от улыбки. Может быть, просто и ласково прозвучало сейчас его имя… Картина мгновенно исчезает. Снова проясняется доска приборов с белыми заостренными концами стрелок, словно их, прежде чем поместить под стекла, окинули в сметану. Перед летчиком небо, свободное от облаков, послушно расступающееся перед стремительной скоростью истребителя.

Подполковник Земцов приложил к мохнатым бровям ребро ладони и сердито покачал головой.

— Нет, вы только посмотрите, — обратился он к шагавшему рядом Оботову. — Как вам это нравится?

— Что такое? — удивился замполит, не наблюдавший за взлетом истребителей.

— «Бочку» сделал на три минуты раньше, чем положено. Где, я спрашиваю, нужно «бочку» вертеть: в зоне или над аэродромом? — Земцов погрозил летчику кулаком, будто тот мог его сейчас увидеть и услышать. — Ну, подожди, узнаешь у меня, где раки зимуют! Я покажу!

— Да кто сделал, Мочалов, что ли?

Земцов перевел глаза на Оботова. От подобного предположения он даже опешил.

— Ну нет. Как можно о серьезном человеке такое подумать? Если уж командир эскадрильи своевольно начнет «бочки» вертеть, так мне только в отставку проситься останется. До этого у нас еще не дошло. Спицын отличился! Передам, чтобы шел на посадку!

Командир сделал решительное движение к радиостанции.

— Товарищ командир, — окликнул замполит, — а может, не стоит? Поломаем всю организацию летного дня. Пусть выполнит задание, а потом и накажем. Ведь это у нас за два года первое нарушение летной дисциплины.

— И последнее! Не будь я Земцов! — горячился подполковник, но возмущение его постепенно угасало. — Ладно, пусть продолжают полет, — заключил он сердито, — но без взыскания не обойдется. Я с ними сейчас свяжусь; может, Спицыну пришла идея и на маршруте что-нибудь отчудить…

Подполковник потянулся за микрофонной трубкой. Мочалов быстро отозвался на вызов. На вопрос командира полка: «Как ведет себя ведомый?», майор ответил, что условий полета больше не нарушает.

Земцов успокоенно отошел от радиостанции.

— Кажется, угомонился, — сказал он облегченно. — Эх, и молодежь, всегда над ней нужна твердая командирская рука. Особенно, когда пилотажные вольности в голову лезут…

Было ясное утро со свежим ветром и крепким пощипывающим морозом. Небо на востоке горело яркими красными отсветами. Холод пробирал даже в унтах. Земцов и Оботов расхаживали вокруг стартовой радиостанции. После взлета пары истребителей наступил перерыв. Следующая группа должна была подняться после двенадцати часов.

— Завтра будто среда, товарищ командир, — сказал Оботов.

— И что из того? — скосил на него глаза Земцов.

— По плану намечен ваш доклад для летно-технического состава — о Берлинской операции.

— Дошел намек, — улыбнулся командир. — Вы интересуетесь, готов ли я? Сделано порядочно, Павел Иванович. Первый вариант, который вы читали, исчеркал. По-моему, теперь стало получше. — Земцов потер перчаткой замерзшие щеки и прибавил: — Но было бы отлично, если бы вы еще разок пробежали доклад перед тем, как мне показываться на трибуне. Ум, говорят, хорошо, а два лучше.