Пётр Капица - Правила весны

Юрка осторожно вынимает спички… С шипением взрывается серная головка. Яркий огонь ловит врасплох разнеженных зеленой экзотикой.

Возмущаются:

— Нахальство.

— Это неблагородно.

— Мы не Европа, негде было благородства набираться.

В столовой на круглом столе, среди горок жратвы, цветные башенки — графины с вином.

— Вот ваша порция. Ешьте на стуле, на столе свинятничать нельзя.

Сотков наливает из графина в стакан липкой красной смеси, она отливает кровью. Наполненный стакан он опрокидывает в глотку.

Съедаем свою порцию и начинаем пробу блюд, стоящих на столе.

Сотков крысится.

— Я вас выгоню. Перестаньте.

А сам достает из-под стола бутылку и сосет из горлышка.

Юрка глух, он пробует все, что есть, кроме вина.

В большой комнате играют в «фанты» и в «исповедь». Парочку на пятнадцать минут закрывают в темную кладовушку «очищаться от грехов». «Рожа» за главного пророка. Он пропускает в «райские ворота» парочку, закрывает на ключ, прикладывает ухо и ухмыляется. Остальные играют в «фанты». Судья присуждает под разными соусами десятки поцелуев.

Парни обхватывают девиц. Те томно запрокидывают головы… и парень всасывается в накрашенные губы.

Нинка брезгливо морщится.

— Идем, ребята. Противно.

Одеваемся и незаметно за дверь.

На лестнице две фигуры.

Слышится пьяный голос Соткова.

— Тонечка, честное слово я желаю жениться… Я самостоятельный. Не верите, плюньте тогда мне в карман… я вас…

Ч-м-о-о-к.

— Ах… не надо… не надо… я сама…

— Какая сволочь этот Сотков. На собраниях речи закатывает о мещанстве, этике… Гладенький слизняк.

Заседаем.

— Кто читает первый?

— Грому полагается… читай…

У меня пять заметок из путешествия по цехам. У Юрки три. Нина и Бахнина накатали целую простыню о плохом агитпропе Соткове, о вечерах, о фокстротчиках и все с фамилиями, с фактами.

Шмот, краснея и заикаясь, читает свое творение:

«Неправильная дуэль»

Наши ребята ничего не ухлят в дуэлях. Соркин отбил у Кости Ван-тина его даму сердца. Вантин по правилу шарнул в него рукавицей. Соркин заначил ее. Тогда горячее сердце Вантина не стерпело и плюнуло Соркину на кепку. За это ихние ребята после работы сделали ему «темную». Наша группа считает такие дуэли неправильными. В грамотном фабзавуче надо бы знать правила дуэлей.

Ричард Львиное Сердце.

Девчата, боясь, что прорвется во время читки подступающая волна смеха, заткнули рты носовыми платками и зажали носы. Но не выдерживают… Смех разрывает ноздри и рот. Попробуй удержись. Серьезны только Шмот и Тах.

— Товарищи, я считаю, что эту заметку можно поместить с примечанием редколлегии. Это будет хорошим показателем того, как мы, педагоги и мастера, начинаем с первого года воспитывать фабзавучников.

Шмот гордо подымает голову. Его «фитька» от самодовольства превращается в красную пуговку и точно говорит — «Видите, какой у нас защитник, что вы понимаете в дуэлях».

Следующий — Ежов:

«Дайте хороших мастеров»

У нас в жестяницкой мастер только знает работу. На вопросы не отвечает.

— Мол, в классе пройдете.

Когда начинаем спорить на политические темы, он ехидно смеется и вставляет всякие «шуточки» на советскую власть. К тому же часто трогает девчонок. Те боятся жаловаться.

Чужой.

— Пиши… пропустить.

У Таха целое воззвание к педагогам:

— Товарищи преподаватели, за мое недолгое пребывание в фабзавуче я встретился с возмутительными по-моему фактами.

1. Мы, преподаватели фабзавуча, работаем как чиновники. Явимся, отсидим определенное количество часов и с последним звонком торопимся домой.

2. У нас нет товарищеских отношений с учениками. Обеденный перерыв мы добросовестно отсиживаем в учительской. Был ли такой случай, чтобы кто-нибудь из нас пошел в общий зал, где фабзавучники могли бы побеседовать с нами о волнующих их вопросах?

3. Наши учебные программы (может быть это слишком резко) мы переделываем каждый по своему. Поэтому некоторые, может сами не замечая этого, преподносят фабзавучнику то, что ему не потребуется в практической жизни.

4. Мы плохо собираемся на методические совещания, Никогда (если не считать частные разговоры в учительской) не обмениваемся опытом.

5. Наша масса слишком инертна. Каждый из нас представляет автомат, который выполняет только ряд движений, положенных свыше, чтобы получить определенную сумму средств.

Мы должны воспитать четырехсотенный человеческий конвеер. Из фабзавучника должен выйти хороший производственник с большим багажом знаний и с навыками в общественной работе.

Я предлагаю обсудить это ненормальное положение.

А. Тах.

От Жоржки пришла отпечатанная на машинке статья: — «Каким должен быть комсомолец».

— Пропустить в сокращенном виде. Статью Соткова «Об этике» не пропустить, в виду большого пустословия и неверных, по мнению редколлегии, установок.

Наконец я решаюсь прочесть свой набросок о литейке.

— Читай, Гром, чего прятал, послушаем.

(Зарисовки)

Нефтяная пыль огненно шумела и билась между тиглями, бешено

нападая на истекающие густой, знойной кровью куски металла…

От шума фабзайчатам в литейной веселей… Весело еще потому, что у волчка вместо старого, ворчливого, придирчивого мастера стоит небольшой, полный, со стриженой бесцветной бородкой новый мастер и, помешивая в тиглях, ведет свое первое литье. С ним тройка дежурных фабзайчат. На глазах выпуклые синие очки. Через очки весь мир синий с фиолетовыми искрами…

Часть фабзайчат ставит груз На опоки, пачкаясь белюгой, замазывает их. Другим делать нечего. Подбегают к трубам вентиляции, подставляют руки… Воздух приятно щекочет и тянет в трубу…

— Вот так тяга. Дождались ёшки-кошки. Чисто в цеху. Дыши, хоть лопни.

Цеховой обжора, парень длинный и тощий, с прозвищами «Крокодил» и «Прорва», сорвав с гвоздя полотенце, поднес к самой толстой трубе. Полотенце надулось и яростно захлестало концами… «Крокодил» от удовольствия улыбается, показывая двойные ряды кривых зубов.

Но… Что это?.. Он побледнел…

Вентилятор загромыхал, заухал. Голос у «Крокодила» стал дрожащим, жалким.

— Рябцы, полотенце уперло! — пронесся крик.

— Выключай мотор!..

Рубильник щелкнул, выбив искру. Трубы умолкли. Гудела одна форсунка. Из волчка шла удушливая нефтяная копоть, окутывая цех мраком… Любопытные сгрудились. Мастер, вытираясь платком, быстро спросил:

— В чем дело? Чего натяпали?

Отвечало сразу несколько голосов. Он не понимал,

— Полотенце…

— Какое полотенце? — А разобрав, стал строже.

— Как же это ты, парень?

«Крокодил» молчал. Пустили для пробы мотор. Шкив буксовал. Кто-то предостерег: