Владимир Тан-Богораз - Союз молодых

Александров приставил бревно, влез наверх, открыл деревянный замок, какие бывают на севере. Замок совершенно истлел, и он сдернул его с места без всякого труда.

В шайбе сидел человек. То был старик, костлявый и, разумеется, не менее мертвый, чем другие обитатели поселка. Но кости его были искусно связаны жильными нитками и они еще держались. Кожаная одежда, зашитая кругом, как мешок, охраняла его от распадения. Он сидел на каком-то подобии трона или деревянного кресла. Руки его были привязаны к поручням кресла и спина, облеченная кожей, укреплена на спинке. Бубен и затейливый посох стаяли в углу. Но рогатая шапка с железными ветвями сидела на черепе скелета, как будто корона.

Это был дед — покровитель селения. Какой-нибудь старый шаман, которого жители некогда избрали себе символическим предком и в свое время приносили ему жертвы и просили о промысле. В сущности, этот скелет был гораздо старше других обитателей, лежавших на лавках, в домах. Но, благодаря принятым мерам, он сохранился лучше всех.

Александров поздоровался с ним вежливо, но шаман ничего не ответил. И тогда Александров рассердился, быстро отодрал старика от насиженного места и поставил к стене. Старик опустился на землю, но все же не рассыпался. Каким-то чудом он держался вместе и, прислонившись к стене, сохранял в воздухе свое сидячее положение. Лишенный деревянного трона, он словно ладился к трону иному, воздушному и незримому смертным глазам.

Александров уселся на место старика, откинулся на спинку кресла, а руки положил на поручни, стараясь принять по возможности такую же позу, неподвижную и важную. Просидел полчаса, потом это ему надоело, он принял позу поудобнее, набил и закурил свою трубку, потом ему стало скучно и он запел и довольно громко запел своим приятным тенорком:

Часа через два персиановский солдат из денщиков доложил Варваре Алексеевне, что на вышке, у леса, покойный шаман поет песни.

Солдаты, разумеется, знали, еще раньше Александрова, что на вышке запрятан шаманский скелет.

— Как поет? — спросила Варвара, не понимая.

— По-нашему поет, по-русски, «во Сионе», поет, — сказал Алексей Митюков, опять-таки солдат из денщиков, даже собственный денщик поручика Александрова.

И тогда Варвара Алексеевна испугалась и отправилась к вышке. Солдаты шли сзади поодаль. Несмотря на яркий день, им было страшно. Входное бревно лежало на земле. Александров сбросил его вниз, не желая, чтоб кто-нибудь тревожил его уединение.

Княгиня с большими усилиями подняла и поставила вверх тяжелое бревно. Потом полезла на шайбу. Ноги ее скользили из полуизглаженных зарубок, но все-таки она поднялась и встала в дверях.

— Пошла вон, — сказал Александров, и махнул на нее посохом.

Он присвоил себе и посох и бубен покойника и, повидимому, собирался устроиться на вышке с комфортом и надолго.

— Поручик Александров, что вы делаете? — строго сказала Варвара Алексеевна.

— Я не поручик Александров, — ответил сидящий на троне, — я старик.

— Какой ужас! — сказала Варвара с отвращением, увидев скелет шамана. — Можно умереть от одного вида.

— Я не могу умереть, — сказал Александров, — я уже умер.

— Сходите вниз! — крикнула Варвара Алексеевна. Мужество ее иссякало, но она непременно хотела спасти этого несчастного мальчика от его собственного безумия.

— Сама сходи! — отозвался сердито Александров.

— Идем! — Варвара Алексеевна истерически крикнула и схватила Александрова за руку. Он выпустил бубен и посох и завизжал, как кошка. Но тотчас же вскочил, изогнулся, схватил полусидячий шаманский скелет и стал тыкать его в лицо своей непрошенной спасительнице. Костлявая рука толкнула Варвару в щеку и с треском отломилась. Посыпались мертвые кости. Двухсотлетний старик-покровитель рассыпался в руках своего нового преемника.

С воплем торжества сумасшедший схватил длинную берцовую кость и замахнулся, как палицей над головою женщины. Нe помня себя от ужаса Варвара Алексеевна скатилась с бревна, обняв его руками и ногами, как мачту спасения.

И тогда сумасшедший унялся и, должно быть, уселся на свое завоеванное кресло.

Убегая, Варвара Алексеевна слышала его громкое пение или чтение, на этот раз из Державина:

— Я бог! — кричал он в упоении. И сам начал служить перед собою по-церковному:

И под звуки церковных песнопений Варвара Алексеевна вернулась от самозванного бога-мертвеца к последним остаткам умирающего отряда.

А на другой день наступил конец.

Максолы, как и каратели, тоже стремились к развязке. Походы и битвы смертельно надоели самым ожесточенным. И после последней неудачи в отряде стали говорить, на манер стариков, что не лучше ли бросить до осени белых и итти на Колыму.

Май подходил к кощу. Каждый день мог ожидаться ледоход, и тогда пришлось бы ожидать на берегах реки до конца половодья. Летом на суше в Колымском краю не бывает прохода. Надо двигаться по рекам, в челноках или лодках.

Но особенно старался Федотка Гуляев, черноусовский гонец передатчик, ушедший на «Камень» с максолами. Он доказывал усердно, что белых надо бросить.

— Никуда не уйдут твои белые, — уговаривал он. — Тут и посядут, а, пожалуй, и помрут, как досельные с голоду померли.

— Не так, — возражал ему Викеша. — Вы, черноусовски, не знаете. Здесь ныне зверя прибеглого много. Пробьются, проживут. Рыбу будут ловить на Анюе, хариуса, ленка.

— Рыбка святая еда, — отвечал Федотка соглашательским тоном, — так пускай себе ловят.

Он готов был предоставить и белым в этой безбрежной пустыне огромный участок для работы и жизни.

— Довольно убивать! Лучше новые жители, чем досельные покойники.

— Нет, — твердо сказал Викеша. — Девки смеяться будут. Скажут старики: «Шли, как волки, а вернулись, как телки».

Максолы упорно молчали. Прежние помощники Викеши были перебиты. Середневских ребят было меньше половины. Другие были низовские, черноусовские, сухарные, анюйские, которые не знали правления Митьки Реброва и не жили в колымском максоле.

— Вот что, — решительно сказал Викеша. — Подождем неделю. За неделю не вскроются реки [58] На Нижней Колыме реки вскрываются в июне. . Если за неделю не управимся, пусть будет по-вашему.

На третью ночь максольский отряд повел наступление на Вымороки. На этот раз, наученные предыдущей неудачей, красные подходили к поселку очень осторожно, исследуя каждый закоулок прилегающего леса, чтоб опять не нарваться на ночную беду. Ночь, впрочем, была не настоящая. Широкая заря горела на полнеба, и розовыми были деревья в лесу и камни на приречных утесах. Самый воздух был наполнен румянцем, какой-то блистающей, светло-розовой пудрой.