Иван Виноградов - Плотина

Правда, у Николая Васильевича во всем этом деле есть еще один аспект, не понятный другим ветеранам: задерживаясь на своей должности, он заступает дорогу родному сыну. Другие в таких случаях имеют дело с общей проблемой, про них могут сказать, что они «сдерживают рост молодых», «мешают омоложению коллектива», ну и так далее. А перед Николаем Васильевичем родной сын, молодой и способный, стоит как бы в ожидании и не может ступить на очередную ступеньку: на ней отец! Конечно, у сына, как у всякого молодого, впереди еще много времени (сам Николай Васильевич только после сорока получил должность старшего прораба, на которой теперь Юра состоит), но молодым всего хочется достичь побыстрее. У них шаг пошире. Они не приучены к терпению. Наконец, что там ни говори о карьере, даже о карьеризме, но способного человека нельзя слишком долго сдерживать. Он должен переступать по ступенькам служебной лестницы, пока это ему интересно, пока это будоражит и мобилизует скрытые резервы таланта. В жизни самого Николая Васильевича служебная лестница имела не очень много ступеней, однако всякий раз, поднимаясь на новую, он немного менялся и чувствовал не только возросшую ответственность, но и сознавал новые свои возможности и старался как можно лучше их использовать. Ну а для того, чтобы «забуреть», обюрократиться, возможностей у него не возникало. Плотина — не такое место, где можно «забуреть».

Юра, конечно, не торопит его, он будет, если потребуется, отстаивать и защищать своего «шефа» на всех уровнях, но надо кому-то и о том подумать, что если парень долго будет топтаться на одной и той же ступеньке, он может потерять интерес к дальнейшему росту и совершенствованию. А из него, может, новый Бочкин со временем получится. Бочкин для новых условий…

Вот так задумаешься да пораскинешь карты перед собой, так в пору и лекарство глотать.

Лекарство еще и тем хорошо, что после него засыпаешь и смотришь приятные сны. То красивая рыбалка приснится, то город заграничный в белых флагах, а то еще — просто смех! — женщина молодая. Вот тебе и пенсионер, вот и ветеран! Можете посмеяться, кому охота.

Бывали сны и посложнее.

Однажды он превратился во сне в плотину. Сначала просто стоял на блоке и смотрел, как набегает сверху вода, поднимаясь все выше, к свежим блокам, и грозя перелиться через верх. А ему нельзя было допустить этого. И вот он стал спиной к воде и начал разрастаться в плечах, загораживая собою реку. Разросся до такой непомерной ширины, что уперся плечами в берега, выгнул спину навстречу водяному напору и так замер, бычась от натуги. Оглянуться и посмотреть, что там за его спиной делается, он не мог, но чувствовал, помимо напора, еще и приближение чего-то особенно страшного, такого же чудовищно страшного, как война. И уже слышал военные звуки, военные крики («Прорыв! Танки! Обходят!»), слышал нарастающую стрельбу. Становилось не просто страшно, а предельно, панически страшно: сумею ли устоять? Все люди куда-то пропали, остался он один перед всем этим нарастающим ужасом. Плечи его уже срослись с берегом, руки и пальцы рук, одеревенев, «проросли» в скалу. «Надо!» — говорил он себе, имея в виду, что надо устоять, сдержать все это, и повторял: «Надо!» Почувствовал болезненный удар в спину, под лопатку, понял, что ранен, но силы у него еще оставались, и он продолжал сдерживать напор, и еще поднапрягся, чтобы не пошатнуться: плотина ведь может «покачнуться» в своей верхней части лишь на какие-то сантиметры — не более. Потом он все же позвал сына: «Юра, подмогни!» Тот оказался поблизости. Появился веселый, беззаботный, будто не понимающий того, что здесь происходит. «Ты что, шеф?» — спрашивает. «А ты не видишь?» — «Сам виноват, — отвечает. — Все на себя берешь». И поучительно добавляет: «Сдержи себя!»

Тут Николай Васильевич проснулся и действительно увидел у кровати Юру.

— Позови-ка мать, — попросил.

Зоя пришла тотчас же, встревоженно спросила:

— Как ты?

— Все равно как противотанковую болванку под лопатку всадили, — пожаловался он. — Но ты, Юра, не уходи! — остановил он сына, который, посчитав себя ненужным здесь, направился к двери.

Зоя накапала капель, дала таблетку, и Николай Васильевич успокоился, уверенный в том, что теперь все пройдет.

— Вот и боли дождался, — усмехнулся он. — А то они все спрашивали: не болит ли тут, не ноет ли там? Теперь придет, так порадую: заболело, доктор!

— Не шутил бы ты этим, Коля, — грустно посоветовала Зоя Сергеевна. — Подлечиться всегда не вредно.

— А сама? — напомнил Николай Васильевич.

Еще летом врач сказал Зое Сергеевне, что у нее, скорее всего, тромбофлебит и что надо бы проконсультироваться у специалиста, а то и полежать в городской больнице, но после прописанных той же докторшей таблеток стало Зое Сергеевне полегче, и ни о какой больнице теперь разговора не возникало.

— Мы, женщины, крепче вас, — ответила она мужу.

— Ну и ладно, если так. Я не возражаю… Как там у нас на участке? — спросил Николай Васильевич сына.

— Все в порядке, шеф! — доложил Юра.

— Новая бригада не сильно тянет назад?

— Панчатов по две смены на блоках топчется. Бригадка у него, конечно, еще хилая, но план сделаем. Это мы тебе обещаем.

— Сам в выгородку полезешь?

— Теперь некогда, — усмехнулся Юра какой-то простецкой мальчишеской усмешкой, через которую глянул на Николая Васильевича довоенный Колька Рустов, мечтавший стать строителем и ставший военным курсантом… Где он теперь, этот давнишний Колька? Как соединяется его время с нынешним?

— Принеси-ка мне мою книжку, — попросил Николай Васильевич сына.

Юра сразу понял, о чем идет речь, и вышел в прихожую, где отдыхал в стенном шкафу бессменный рабочий пиджак отца. Уже износился, вытерся пиджак-ветеран, залоснился на локтях, но менять его хозяин никак не хотел. «Дыр еще нету, а я привык к нему», — объяснял он свою приверженность.

С хорошо знакомой и тоже поистрепавшейся книжицей Юра вернулся к отцу. Он знал, что последует дальше.

— Ты все помнишь по новым блокам? — с некоторым сомнением спросил Николай Васильевич.

— Как дважды два.

— Тогда продиктуй.

Он сел на койке, нащупал ногами шлепанцы, попросил у Юры шариковую ручку и приготовился записывать. Юра начал диктовать — номер блока, отметка, объем…

— Объем точно помнишь, не переврешь?

— Я их уже по пять раз переписал и по десять раз повторил по телефону.

— А я вот уже не могу удержать в памяти много цифр, — пожаловался Николай Васильевич.

— Можешь, не прибедняйся. Все ты еще можешь.

— Значит, тридцать девятая секция так и будет у нас отставать? — понял по цифрам Николай Васильевич.

— Растянулся же участок. В одном месте подтянешь, в другом отстанешь. А там кран забарахлил снова.