Дмитрий Холендро - Городской дождь (рассказы)

Пройдя по этому районному проспекту, Нефёдов пересчитал замки и ставни на всех учреждениях.

— Тэк-с…

Радость ждала Нефёдова в самом конце проспекта. Там, за железной оградой, за высокой травой, среди которой была вытоптанная волейбольная площадка, краснело здание школы, и в открытом окне нижнего этажа Нефёдов увидел крупную женскую голову, обвитую толстенной косой. Голова склонилась над столом.

В коридорах школы скребли полы, мыли стены, крашеные скучноватой масляной краской, и Нефёдов принял людей, одетых в простое и грязное, в основном тоже женщин за ремонтных рабочих. Но та женщина, которую он увидел в окне, оказалась директором и с улыбкой сказала, что это родители, энтузиасты, готовили школу к приёму учеников.

— В будни-то все заняты, — объяснила она.

— Похвально, — заметил Нефёдов, приглядываясь к пей и убеждаясь, что у неё и правда всё было крупное: коса, и щёки, и даже уши, и всё остальное.

— Вы насчёт приёма? — спросила она.

— Да нет, — ответил Нефёдов, — тут такое недоразумение…

Женщина была перед ним добродушная, добрая на вид, и он рассказал, в чём дело, и попросил сделать ему отметку. Вот, ещё не убыл из Ливен, но убывает на первом поезде. Чья подпись и печать — для бухгалтера всё равно. Был здесь — без обмана.

— Удостоверьте факт. Печать у вас есть?

Женщина посмотрела на него как на несмышлёного ученика и покачала головой,

— Печать-то у меня, конечно, есть, но поставить её вам, простите, я не поставлю. Не могу.

— Но почему же? — искренне удивился Нефёдов. — Вот он я… Сижу в Ливнах. Упустил за делом такой пустяк в совхозе, как эта самая отметка. Помогите рассеянному человеку.

— Вы не рассеянный человек, — сказала директриса, — а странный. Печать!

Нефёдов сохранил на лице ласковую улыбку.

— Вы такая молодая и уже директор! Такая приятная женщина и такая строгая.

Он бил на человечность.

— Может, я потому и директор, что строгая, — вразумила она.

— Но ведь это бесспорный факт, что я здесь, — не сдавался Нефёдов, сдерживаясь, чтобы не вспыхнуть, и помня, что эта вспыльчивость всегда его губила. — Был в совхозе, это отмечено. Сегодня уезжаю. Сейчас… Через два часа. Больше вам удостоверять нечего, а вы отказываете… Почему?

— Потому что вы приехали не по нашей линии, — сказала директриса. — Если бы по нашей… А то не по нашей!

И когда Нефёдов услышал это, он поднялся и пробормотал:

— Человек человеку брат.

Директриса выпрямилась и гневно выпалила, припечатав тяжёлой ладонью по столу:

— Не бросайтесь принципиальными словами!

На улице он крепко почесал себе темя и почувствовал голод. Ужин вчера в совхозе был ранний, торопливый, а сегодня Нефёдов только нюхал, как пахнет щами.

Дорогу переходили рыбаки, видно отец с мальчиком. Оба в подвёрнутых штанах, у обоих удочки и мелкая рыбёшка на шнурках с палочками, у каждого отдельно — чтобы похвалиться дома собственным уловом. Нефёдов остановил их и стал расспрашивать, какое учреждение открыто в воскресенье в районном центре. Это заставило старшего рыболова закурить и задуматься, после чего, с паузой, он сказал:

— Кинотеатр. И церковь.

— А дядя Костя на работе сидит, — прибавил малец. — Я сейчас видел.

— Это наш военком, — объяснил отец, и они понесли рыбёшку дальше, пока не протухла.

Жара расплывалась.

В кинотеатр Нефёдов идти не рискнул — легкомысленные люди, в церкви уж и вовсе было как-то неудобно отмечать командировочное удостоверение, а вот в военкомат он завернул.

Дядя Костя, военком, был рыжий, как само солнце над Ливнами, и сидел в майке-безрукавке на стуле у подоконника перед шахматной доской. Один. На лбу его обозначилась выпуклая складка. Похоже, он решал шахматную задачу, и похоже, не получалось. Он смотрел на доску и изредка постукивал себя по лбу кулаком.

Нефёдов помедлил. Рыжие, которых он встречал в жизни, бывали либо очень злые, либо очень добрые. Люди крайностей. А тут ещё шахматная задача… Но дядя Костя уже смотрел на пего маленькими глазами в коротких и густых ресницах, тоже, понятно, рыжих.

— Кто такой?

— Командированный, — ответил Нефёдов.

— Зачем? Короче.

Нефёдов стал рассказывать о своей беде, торопясь, путаясь от этого и не зная, вспомнить ли недобрым словом школьную директоршу или умолчать, чтобы не было дурного примера, но дядя Костя решительно перебил его:

— Чего долго говорить?

Из пустой комнаты, где, наверное, собираются в ожидании новобранцы, он завёл Нефёдова в свой кабинетик и достал из письменного стола белый, захватанный пальцами мешочек с печатью. Дядя Костя расторопно пользовался ключами, когда открывал и дверь, и ящик. По- солдатски: раз-два.

— Куда бить?

Нефёдов показал и, пока дядя Костя расписывался и дышал на печать, не удержался, вставил словечко о школьной директорше.

— А! — сказал дядя Костя. — Сами жалуемся на бюрократизм, сами же и разводим. — И хлопнул печатью по его бумажке.

— Спасибо вам огромное.

— В шахматишки не играешь? Что-то кореш задерживается.

— Спешу. Позавтракать, и на поезд… Да и партнёр я слабый…

— Ну, давай! Это тебе повезло. Сказал жене, срочные дела. А сам — видишь… Дома не даёт. Сиди около неё, как будто вчера женились. Разговаривай. А о чём? Сама не разговаривает, а я говори… Ты о чём с женой говоришь? А, брат, то-то! Ну, давай, давай!

Счастливый Нефёдов не пошёл, а побежал на запах щей, что-то напевая, взлетел по узенькой лестнице в свой номер, на втором этаже, открыл визгливую дверцу шкафа и не обнаружил в нём ни своего старенького портфеля с туалетным набором и сменой белья, ни пиджака. Того пиджака, в котором были паспорт, заводской пропуск, фотография трёхлетнего сына Женьки и деньги тоже, рублей пятнадцать, на билет, на завтрак… Он обшарил номер глазами.

Не было пиджака, не было и соседа. Чувство абсолютной беззащитности охватило Нефёдова. При нём остались отмеченное командировочное удостоверение, четыре сигареты в пачке, шесть спичек в коробке и две копейки в кармане со дня отъезда в командировку, когда он разменял гривенник, чтобы позвонить жене с вокзала, да не успел… Всё это он вынул из карманов на стоя, посмотрел, сел и выпил стакан воды из гостиничного графина. Вот это уж да так да…

Такого с ним ещё не случалось.

И это всё из-за директора совхоза! Если бы не поругался с ним, то поставил бы печать на командировочном (убыл) в совхозе и уже давно бы позавтракал и закурил свою сигарету, прогуливаясь по Лив нам в ожидании поезда. И директриса школы виновата! Согласись она поставить печать, а не читай нравоучений, он не толковал бы с рыбаками, не заходил в военкомат, вернулся бы раньше в гостиницу и, глядишь, застал бы свой пиджак на месте. Так нет, одно за другим!