Дмитрий Холендро - Городской дождь (рассказы)

Дядя Петя поучал негромко:

— Идеал — это что же… это не находка, Танечка. Готовенькое? Ишь чего захотела! Смешно… Идеал! Его, знаешь, создавать надо, как…

Он договорил руками, а Таня взорвалась:

— О господи!

И зажала уши, ещё ниже наклоняясь над книгой и думая: дядя Петя — бывший учитель, у него всё давным-давно сформулировано, а жизнь идёт своими путаными дорогами, в ней, в жизни, ничего не известно. До ужаса надоели формулировки. Да ещё ни с того ни с сего. Дядя Петя был мастер начинать разговор с середины.

— Да ведь и ждать, Танечка, пока он упадёт с неба… скучно!

— Умереть можно, дядя Петя. Не мешайте читать!

— Наверно, книга интересная, раз ты так увлечена… А что, если я чуть-чуть?…

Он помахал сухой, в синих венах, рукой. Таня не ответила — у неё были зажаты уши, и ничего не стоило сделать вид, что она не слышит. А дядя Петя привстал на носки своих забрызганных башмаков и потянулся за скрипкой, которая лежала на шкафу в чёрном футлярчике. Раздался острожный кашель, и невидимой нитью дрожащего звука потекла над головой элегия Массне.

Удивительная у скрипки способность проникать сквозь стены, сквозь время, а тем более — сквозь ладони, прижатые к ушам. Даже у такой тихой скрипки, из которой извлекала звуки немощная рука дяди Пети.

Таня уже не читала, а думала. Стыдно признаться о чём. О себе, о жизни, можно сказать. О любви, если употреблять слова высокие, как голос скрипки, а если опуститься до прозы жизни, думала она о браке — событии, ожидание которого так затянулось, словно его и но будет никогда. А может, и правда не будет?

В наши времена девушек не вывозят, как бывало, в свет, на смотрины, на балы, не засылают сватов, ничего этого нет и в помине. И смешно думать, если б было. Но почему нет у них в городе хотя бы обыкновенного танцевального зала, самого простенького, а если мелькнёт где клубное объявление о танцах, то, как правило, туда спешат вдвоём — он и она, битком набиваются по субботам сговорившиеся пары. Пойти на такой вечер Тане всегда было совестно, даже с подругой…

Вот смех, само знакомство стало проблемой. И знакомятся молодые где придётся: в кино, в автобусе, а то и на улице. Этого Таня не терпела. А что делать? От этой своей девчачьей судьбы, от этого жалкого, как недоразумение, факта — кто-то должен найти и выбрать её — она становилась несправедливо злой.

Так или иначе, но брак невозможен без знакомства, а знакомство — чистый случай, и будущее счастье, согласитесь, поставлено в прямую зависимость от случая. Это даже считается романтичным. Но случай есть случай. А время-то идёт. Вот какая проза с этой романтикой.

Учащейся молодёжи, правда, помогала комиссия по распределению. Две Таниных подруги после института уехали в далёкие города и там, по месту работы, нашли своих единственных. Ничего плохого. На работе люди узнают друг друга, как нигде. Но, направь их комиссии и другие города, наверно, нашлись бы совсем другие «единственные», и сложились бы у её подруг другие жизни.

Значит, принципиально, «единственный» — это всё миф?

После института Таня никуда не поехала. У мамы болело сердце, и Таня стала работать экономистом в своём городе, в горторге, где вокруг неё, сутулясь под грузом ежедневных забот, сидели лысеющие люди, все давным-давно женатые.

К девяти утра Таня приходила в тесную комнату и садилась за столик, втиснутый в дальний угол. Изо дня в день… Вот так просто… К шести вечера она возвращалась домой, в окружение знакомых с детства вещей и запахов. Кушетка пахла старой кошкой Муськой. Буфет — засохшим вареньем из вишни. Этажерка с книгами — книжной пылью, хотя мама регулярно вытирала собрание своих классиков тряпочкой. Запахи жили в вещах, не выветриваясь, а вещи старели, и запахи старели.

Стали бросаться в глаза рыжая сыпь на зеркальном стекле в шкафу, серое рядно вытертой ковровой дорожки у кушетки, несмываемая, окаменевшая зелень на цветочных горшках, теснящихся на подоконнике.

Месяц назад ко всему прибавилась резкая кислятина какого-то дешёвого клея. Дядя Петя, делавший всё своими руками, починил футляр для скрипки. Это был самый свежий запах в комнате, потому что дядя Петя недавно приволок скрипку к Тане с мамой и оставил её здесь.

Из-за этой скрипки все соседи по квартире звали дядю Петю скрипачом, хотя знали, что всю жизнь он преподавал математику в школе. Когда он впервые взял в руки скрипку? Наверно, мальчиком. Неуклюжим, долговязым и от этого чуть сутулым. С оттопыренными ушами. Хотел ли он когда-нибудь стать скрипачом? Таня не знала. Как- то спросила, он опустил скрипку и улыбнулся неловко.

— Что ты… Я только для себя.

После пенсионного рубежа дядя Петя ещё долго тянул в своей дневной школе, потом перешёл в вечернюю и там вычерчивал на чёрной доске алгебраические формулы. Когда он, по его выражению, встал на пенсию, Таня решила, что теперь ей с работы придётся забегать в заросший каштанами переулок, где жил дядя Петя, делать для него, что умела, но он сразу поймал её за руку, едва она огляделась в его кухоньке в поисках немытой посуды, сам поднёс чайник под кран, зажёг газ и угостил чаем с жёстким овсяным печеньем, для которого требовались беличьи зубы.

Таня скосила глаза на дядю Петю и смотрела, как он играл. Прикрыв веки, он выписывал рукой крендели, заставляя смычок петь то с пронзительной грустью очнувшихся воспоминаний, то с ласковой нежностью чего-то небывалого. Изредка он подёргивал головой и покрепче прихватывал скрипку, на которой возле подбородка желтело светлое пятно. Его уже не закрывал бархатный лоскут. Старая была скрипка. Всю жизнь играл для себя дядя Петя… Сам себе Паганини.

— Музыка — это душа, — формулировал дядя Петя.

— А что такое душа?

— Как что? Всё лучшее, что есть в человеке, — ответил он, чуть подумав, и прибавил, что недаром про хорошего человека говорят — человек с душой, а про плохого — без души.

— Я хорошая? — спросила Таня.

— Ты? Конечно! Усмехайся! Смелей, смелей… Критическое отношение к себе — это, знаешь, тоже признак души. А как же! Формулировка? Простите, Татьяна Анатольевна, педагогу его слабость.

Вокруг его прищуренных глаз густо стянулись морщины.

— А почему мальчишки меня недооценивают? — спросила Таня. — Какая на этот счёт есть аксиома, дядя Петя?

Лоб у него совсем сжался в складки, плечи вздёрнулись, и он сказал просто и решительно:

— Они тебя боятся.

— Почему? — удивилась Таня.

— Мальчишки — трусы. Ты этого не знала? Таких как ты, требовательных, недоступных, красивых девушек они боятся!