Иван Курчавов - Шипка

Оттого ли, что всюду виднелись свежие силы, или оттого, что болгары щедро угощали своих защитников, но Ивану Шелонину вдруг стало очень весело. Он вскочил на бруствер, показал в сторону турок кукиш и озорно крикнул:

— Вот тебе, Сулейман! Нанося выкуси!!!

Фаэтон уже подкатывал к Порадиму, где размещалась главная квартира русской армии, а Василий Васильевич Верещагин все еще не верил, что вырвался из госпитального ада, что он на свободе и теперь волен делать то, что пожелает. Предполагал отлежать в лазарете недели две, не больше, а провалялся на больничной койке два с половиной месяца и мог бы задержаться еще на такой срок, не предъяви он ультиматума врачам: выписать немедленно, иначе он все равно сбежит. На него махнули рукой: делай как знаешь и хочешь. А Верещагин хотел одного: как можно скорее вновь попасть в действующую армию.

Сейчас, прислушиваясь к далеким раскатам орудийной стрельбы, Василий Васильевич продолжал корить свою судьбу, да и как не обижаться на нее, если он не видел переправы у Галаца и Систова, освобождение Тырнова и Габрова, переход отряда Гурко через Балканы и трагедию Эски-Загры. Особенно переживал он, что не участвовал в боях за Шипку. Сколько бы можно было сделать эскизов, чтобы потом создать полотна, достойные этих подвигов. Возможно, кто-то и напишет такие картины, но только не Василий Верещагин: он привык рисовать то, что видел.

Погода быстро менялась: солнце скрыли низкие и серые облака, подул ветер и стал накрапывать дождь. Кучер поднял верх коляски и опустил вожжи. Верещагину было неуютно в этой узкой, неудобной коляске, и он, в какой уже раз, начинал ругать брата Сергея — дал ему и быстрого, сытого коня, и удобную повозку, и палатку с кроватью, и даже большие п грубые сапоги, удобные для грязи, отправил с ним и пешего казака-коновода. Обещал вернуть при первом же требовании коня, но не сделал этого. На первое письмо Сергей ответил странным, торопливым посланием. Другие его письма он и вовсе оставил без ответа. Что с ним произошло, Василий Васильевич до сих нор не может понять: в семье Сергей был очень обязательным.

Находясь в госпитале, Верещагин представлял себе и прекрасные Балканы, величественно красующиеся на горизонте, и горные речки, с шумом несущие свои воды в Дунай или Черное море, и огромные массы войск, которые движутся в район предстоящего сражения. Но ничего этого сейчас не было. Высоченных гор не было, а вздымались невысокие холмики, лишенные даже низкорослых кустарников. Вместо быстрых горных речек он увидел ручей с затхлой и ржавой водой. По дороге плелись солдаты, усталые и одинокие, в стоптанных болгарских опанцах и грязных, выгоревших мундирах и кепи. Щеголи гусары не были похожи на себя: шнуры и галуны на мундирах успели пооборваться, лошади без мундштуков, многие из них или хромали, или едва передвигали ноги; были они грязны п худы — ребра, как гНутые палки, подпирали сбитую кожу, давно утратившую свой прежний блеск.

Напрасно приподнимался Верещагин с сиденья, чтобы увидеть грозный и неприступный город. Он расспрашивал про Плевну всякого, кто навещал его в госпитале, и не мог удовлетвориться приблизительными, неточными ответами. Как вообще возникла Плевна в качестве такой твердыни, если совсем недавно русский отряд свободно заходил в город и не обнаружил ни одного турецкого солдата? Как мог Осман-паша так быстро привести сюда свои войска и превратить город и прилегающую к нему местность в крепость первой величины? А что в это время делали русские командиры, всякие там выспите чины? Почему они, находясь близко от Плевны, не поспешили занять город и не сделали его своей крепостью? Почему они не помешали Осману воздвигнуть мощные оборонительные сооружения?

Верещагин знал о первом штурме Плевны, который провел генерал Шильдер-Шульднер восьмого июля, и о втором, предпринятом двумя корпусами десять дней спустя. И снова бередят душу навязчивые вопросы, а ответа на них нет. Почему русскую армию постигла ужасная неудача? Не умели коман-

довать? Плохо знали противника? Закружилась голова после Никополя, когда относительно легко был взят город и пленена сильная армия турок? Все эти ошибки еще можно простить один раз, а кто простит неудачи второго штурма? Почему они стали возможными? Или нрав доктор Боткин, сказавший ему при недавней встрече: культуры было мало при подготовке операции. В русской армии надо учиться всем, особенпо высшим чинам; нельзя то и дело полагаться только на русского солдата: мол, он при своей выносливости, храбрости и само-отверзкенности всегда вывезет, даже бездарных генералов. Может и не вывезти…

Что-то будет с третьим штурмом Плевны? Василию Васильевичу хотелось прогнать от себя мысли о возможности очередной неудачи. Должны извлечь уроки из ошибок. И госу дарь император, и его брат главнокомандующий, и военный министр, и командующие дивизиями, корпусами, отрядами. Или, по пословице, бог троицу любит?..

Верещагин в этот день побывал уже и в деревне Радрницы, где временно размещался император, и взбирался на небольшие высоты, окружавшие эту деревушку. Отсюда тоже было далеко до Плевны. Слабый ветер едва доносил глухие раскаты артиллерийской пальбы, а зарево орудийных вспышек виделось невзрачными желтыми сполохами. Он ничего не мог выяснить ни о положении дел, нн о предполагаемом штурме: сановники из свиты, видимо, не имели полномочий делиться военными тайнами. Василий Васильевич решил добираться до Порадпма, где рассчитывал встретить знакомых офицеров или генералов из главной квартиры: они обязательно порекомендуют, куда лучше всего отправиться, чтобы увидеть и запечатлеть самое важное.

В Порадиме он попытался найти для себя хоть какое-то пристанище, но все дома были забиты высокими чинами: даже главнокомандующий Николай Николаевич и румынский Князь Карл ютились в жалких хижинах, годных разве что для их денщиков. А рана, неумолимо и жестоко ноющая, требовала внимания и нуждалась в срочной перевязке. Он обрадовался, когда пожилая болгарка пригласила его к себе и показала на незанятый угол неподалеку от очага. В дурной пзбенке, напоминавшей темный подвал, ютились еще старик со старухой, безрукий инвалид и полдюжины оборванных ребятишек, которые с большим любопытством смотрели на нового бородатого жильца. Здесь же тыкался влажной мордой теленок и кудахтало десятка полтора кур. Видно, хозяева не особенно доверяли «русаци войнаки» и считали надежней свою хату, чем неогороженный двор. У Василия Васильевича оказался шоколад и несколько карамелек, которые он взял в дорогу. Полакомились ими ребята с аппетитом, могли бы съесть раз в десять больше, но запасы у художника были ничтожны.