Сергей Черепанов - Родительский дом

Слушая неторопливые разумные разговоры, Чекан не раз с удовольствием отмечал, насколько же эта небольшая горстка партийных мужиков едина и дружна. Гурлеву, хотя тот и надеялся получить от товарищей критику, никто не сказал ни слова в упрек.

За весь вечер только Холяков вел себя очень странно: то молчал, то не к месту шутил. А между тем держал себя беспокойно: часто курил, вставал со стула, шарил рукой по карманам. «Неприятный все-таки человек, — с прежней неприязнью думал Чекан, сдерживая себя, чтобы не сделать ему замечание. — Один из всех». Однако и Гурлев, обычно строгий, время от времени кидавший на Холякова взгляды, как-то сразу вроде бы замыкался. Что же их связывало? Все-таки оба они что-то скрывали, что-то недоговаривали и чем-то тут тяготились. «Впрочем, наверно, это разъяснится впоследствии, — чтобы отделаться от назойливой мысли и не позволять себе подозревать Гурлева, решил Чекан. — Не станем испытывать праздное любопытство».

Но тревожные вопросы о том непонятном, что произошло у Гурлева с Холяковым, снова вернулись.

Закончив беседу, Гурлев сказал:

— Ну, ладно, спасибо всем, кто тут высказывался. Конечно, охватить всю задачу одним разом немыслимо, будем дальше соображать о создавшемся положении и принимать какие надобно меры. На этом пока точку поставим. Зато текущие заботы оставлять нельзя. Заготовки вроде мы кончили. По плану целиком рассчитались. А как же поступить с теми злостными кулаками, кои все уклонились от сдачи лишков и не выполнили свой долг? К примеру, взять Евтея Окунева. Вот ведь какая зараза! Даже десятка пудов не свез в казенный амбар! И как же ты, Федор, намерен с ним поступить, поскольку проживает он в твоем околотке?

— Не прощать же! — ответил Чекан. — Попробую еще насесть на него, уговорить, а не уступит, надо судить…

— Прощать нельзя, — подтвердил Гурлев. — Этак простим один раз, на второй раз совсем ничего с них не получим.

— Опять же, всех не засудишь, — развязно возразил Холяков. — Зря так, Павел Иваныч, настаиваешь. Вот в моем околотке злостных осталося пятеро: Роман Сырвачев, Фотей Неверов, Платон Шинкарев, Алексей Богатырев да на придачу им Елизар Юдин. Я уж и так сколько ночей просидел с ними в комиссии, а не поддаются. Может, вправду у них хлебных излишков нету. Успели, поди-ко, еще с гумен зерно на базар свезти. Ну, так и черт с ними…

— То есть, как это черт? — перебил Чекан. — Ты куда клонишь?

— К тому клоню, что план у нас выполнен, да может еще скрытые погреба и ямы найдутся, и хватит уж кланяться каждому кулаку. Ей-богу, шея начинает болеть. И язык весь в мозолях.

— Значит, простить долги?

— Не простить, а скостить, — поправил Холяков. — Призвать должников всех в Совет, объявить им всеобщее порицание да предупредить, чтоб на будущий год не кобенились.

— Ловко придумал! — резко встал с места Чекан. — Непонятно только: то ли ты в шутку, то ли всерьез предлагаешь?

— Уж какая там шутка, — все так же развязно ответил Холяков. — Много ли убытку нам будет?

— Не об убытке речь, а о классовой борьбе, — не меняя тона, сказал Чекан. — Мы на поводке у кулаков идти не намерены! Если ты хочешь им услужить, так прежде положи свой партийный билет на стол…

— Но-но! — поднял руку Гурлев. — Оба не заговаривайтесь! Время позднее, пора по домам расходиться!

— Нет, обожди, Павел Иваныч! — не согласился Чекан. — Здесь все партийцы в сборе, и с Холяковым надо до конца разобраться! С таким настроением, какое у него проявилось сейчас, он в любой момент может качнуться к кулачеству…

— Да обыкновенное у меня настроение, — заупрямился Холяков. — Не вижу, чем оно вредное?

— Значит, тем более надо тебе дать понять, что можешь скатиться в правый уклон! — сдерживаясь от резкости, подчеркнул Чекан.

— Этак вы, пожалуй, договоритесь до крупного, — снова вмешался Гурлев. — Ты, Федор, шибко-то не загинай, не припечатывай мужику того, в чем он неповинен, а ты, Кузьма, за ночь обдумай, какую ахинею смолол!

Над Малым Бродом нависала уже глубокая ночь. С озера порывами налетела густая пурга. Ветер гнал темные тучи низко над крышами и вершинами голых тополей. Снег падал крупными липучими хлопьями, заново устилая сугробы.

— Вот благодать-то какая, — необыкновенно ласково и восторженно произнес Гурлев, спустившись с крыльца и подставив навстречу пурге лицо. — Век бы ей любоваться! А нельзя. Недосуг. Все ж таки трудное время досталось нам…

— Ты недоволен? — спросил Чекан.

— Я не о том. В мирной жизни мне стало бы скучно. Не привык на печи лежать и считать тараканов. Но не загрязнуть бы в трудностях, не потерять бы в себе человеческое…

Они уходили из читальни последними. Братья Томины, Холяков и Антон Белов сразу скрылись в густом снегопаде, Кирьян Савватеевич еще виднелся вблизи, и Гурлев зашагал вдогонку. Чекан поравнялся с ним и, все еще не остывший, решился потребовать:

— Нас никто не слышит сейчас, Павел Иваныч, и потому я прошу откровенно сказать: чем тебя так сковал Кузьма Холяков? О чем вы прежде ссорились и спорили? Почему ты сейчас пытаешься его защитить?

— С чего ты взял? — не сразу ответил Гурлев. — Обыкновенные у меня с ним отношения, как с тобой и с другими товарищами. — Затем, помолчав, добавил: — Ершистый бывает он, и дело-то ему препоручено беспокойное. Как-никак, а в торговле надо соображать.

— А зачем гнет на пользу кулачеству?

— Нет, это надо еще рассудить, — заметил Гурлев. — Вот тебе заготовки-то вновину, а мы уж который год занимаемся. Спроси-ка любого кулака, так он лучше, чем я, пояснит тебе, что означает хлеб для нашей еще молодой страны. Однако же неделями мы с ним валандаемся, пытаемся пробудить в нем сознание и совесть, терпим, как он издевается над нами. Надоедает ведь! А ты уж сразу Кузьму в уклон…

Последнее он произнес так, чтобы услышал и Кирьян Савватеевич. Тот замедлил шаги, обернувшись, спросил:

— Все о Кузьме разговор?

— О нем, — подтвердил Гурлев. — Никакой он не уклонист, а попросту хочет облегчить себе работу, но того не учитывает, что скидок делать нельзя.

— Насчет уклона и я не согласен, — поддержал его Кирьян Савватеевич, — тем более, чтобы выложить на стол партийный билет. Мы Кузьму знаем давно и в его партийности не сомневаемся. А только ошибся малость мужик, свернул с колеи.

— Так что же за это его по головке гладить? — спросил Чекан.

— Понять и поправить как полагается.

— Э, перестаньте вы в нем сомневаться, — оборвал разговор Гурлев. — Был Кузьма, таким и остался…

Кирьян Савватеевич свернул на дорожку к своему двору. Его домик с островерхой крышей, на крутых склонах которой не задерживался снег, мирно выглядывал из-за гребнистых сугробов.

— Вот кто уважительно живет с женой, — напряженно вздохнув, сказал Гурлев. — На полном доверии, на свободе. Мне бы так!