Сергей Черепанов - Родительский дом

Чекан взял у него трубку и назвал телефонистке сначала служебный телефон Агани. Ее в родильном отделении уже не нашли: ушла домой. По квартирному она ответила сама:

— Это ты, Федя?

— Я, но у меня к тебе срочное дело, — сказал Чекан. — Тут молодая женщина разродиться не может. Как быть?

— Но я же по телефону помочь не могу, — огорченно прозвучал ее голос. — Разве тебе непонятно?

— Ты посоветуй, как быть? Возле роженицы дежурит фельдшер, но считает ее безнадежной. Еще часа два-три — и конец! Вы же посылаете вертолет…

— Одна акушерка тоже вряд ли поможет. Возможно, понадобится хирургическое вмешательство. А лететь сейчас некому. Все заняты.

— Прилетай сама, — решительно попросил Чекан. — Можешь?

— Боюсь! Меня в воздухе всегда укачивает…

— Вызови такси!

— Ну хорошо! — согласилась Аганя. — Что-нибудь я придумаю. Только мне надо собраться, взять все необходимое!

Положив трубку на место, Федор Тимофеевич облегченно вздохнул.

— Примчится! Она у меня такая!

— Прежде в таких случаях баушки управлялись, — словно пожалел Гурлев. — Баню натопят, положат бабу на полок, живот ей направят…

— Так погибало много.

— Вот теперь и выбирай: то ли в первую очередь Дом культуры, универмаг и дома строить, то ли свою больницу. Население в Малом Броде растет, а фельдшер Анфиса Павловна может оказать лишь первую помощь. Прямо позарез нужны врачи. Но мы ведь еще не такие богатые, чтобы в один год все построить.

— Давай за больницу сначала возьмемся.

— А молодежь как в селе удержать? Люди семейные и пожилые вечером охотно у телевизоров посидят, им женихаться уже не нужно. Одним свежим деревенским воздухом и поучением следовать примеру родителей ни парней, ни девок не остановишь.

Гурлев опять ушел к Крюковым, а Чекан еще раз позвонил в город, к себе на квартиру. Сначала телефон не отвечал, наконец, послышался голос Виктора. Он сказал, что провожал мать. Аганя все же решилась лететь на вертолете и взяла с собой акушерку.

Чекан вывел «Волгу» из-под навеса и выехал на улицу встречать жену. Прошло, вероятно, минут сорок, а может, больше, когда в темном небе послышался грохот мотора и показались бортовые огни. Вертолет сделал над селом небольшой круг, выбирая место для посадки, затем стал медленно опускаться на бывшую церковную площадь.

— Вот увиделись снова, — пошутила Аганя, прислонясь и заглянув в лицо мужу. — А говоришь, редко видимся! Если бы не ты позвал, не насмелилась бы. Вверху темно, где-то играют всполохи, а земли не видно. Очень страшно. К больной отсюда далеко?

— Почти рядом. На соседней улице, — сказал Чекан, садясь за руль.

— Тогда мигом доставь…

У калитки Крюковых Аганя и акушерка, совсем еще молодая девушка, быстро вышли из машины и почти бегом направились в дом. На крыльце их встретил Гурлев. Аганя на ходу поздоровалась с ним и закрыла за собой дверь. Варвара исходила криком, а некоторое время спустя начала успокаиваться, и через открытую створку окна стал слышен ровный, добрый голос Агани: «Ну, вот и хорошо, милая! Чуть-чуть еще потерпи! Сейчас мы сделаем все, как надо! Вот так! Вот так! Какая ты молодец!».

Страх за жизнь молодой женщины отошел.

— А ведь твоя, Федор Тимофеевич, Аганя все та же, что и была, — стараясь говорить негромко, похвалил Гурлев. — Помнишь, как она Сашку Окунева отхаживала? С рождения, что ли, это заложено в ней?

— Женщины понимают чужую боль лучше нас, — вспомнив утренний разговор с женой, ответил Чекан. — Пока мы постигаем умом, они своим чувством и, наверно, каким-то особым зрением успевают опередить. Вот ты еще колеблешься: брать ли Татьяну в семью? А спросить бы об этом Дарью?

Гурлев не возразил и молча прошелся от крыльца до калитки. Чекан закурил. То ли тревогой и ожиданием чего-то неизвестного, то ли сгустившимся мраком и свежим ветром с озера эта ночь напомнила прежние предосенние ночи здесь. И от этого стало вдруг грустно. Затем в мир ворвался крик ребенка, негодующий, требующий, а голос Агани сказал ему ласково: «Ну, вот мы и родились!»

Каждый вечер приходила Танюшка в тополиную рощицу под угором. Пряный запах и непрерывный шум молодых деревьев, по вершинкам которых гуляли ветры, а за опушкой хлестался прибой о песчаный берег, будоражили ее степную кровь. И замирала она в трепетном ожидании почти до беспамятства, когда приходил Володя, до боли сжимал плечи и целовал. А потом они садились на лавочку, еще ранней весной поставленную здесь Володей, и молча смотрели, как за озером догорает вечерняя заря, как вспыхивают и гаснут в темном небе звезды и как неяркий, мглистый свет куда-то далеко-далеко опустившегося солнца, по ту сторону земли, медленно сочится по горизонту к восходу. Иногда они забывались, опьянев от молодости, от неуемной силы, и весь мир будто заслонялся от них. От жажды обсыхали губы, глохли уши, бесконечно сладким казалось страдание. Так она любила своего любимого, и если бы он однажды не пришел к ней, отказался, то бросилась бы с плотка в воду. Но Володя ее любил не меньше. Таня это видела, понимала и чувствовала, только вел он себя чуть сдержаннее, чуть разумнее, как должно мужчине.

— Ну, почему ты так поздно сегодня? — спросила она недовольно, когда Володя подошел и обнял. — Я уже застыла тут…

Он снял пиджак, укутал и сел рядом так близко, что тепло его тела сразу передалось ей.

— В Калмацкое ездил, а сейчас еще в правлении задержался.

Чем-то он был озабочен.

— А что случилось? — тревожно спросила Таня.

— Ничего!

— Ты не лги мне! Всякую беду лучше пополам разделить, чем нести ее одному. Так что же?

— Опять сегодня утром вел с отцом разговор.

— Не соглашается?

— Отговаривать продолжает. Советует обождать до осени, чтобы свадьбу справить после уборочной.

— Только ли поэтому?

— Иных причин нет!

Он сказал это резко. Тане не следовало знать всех подробностей, но она по этой резкости уловила неправду и спросила настойчивее:

— Может, Павел Иваныч не желает принимать в свою семью меня? Именно меня!

— А ему-то какая забота? — попытался скрыть правду Володя. — Я женюсь, мой и ответ!

— Так ли? За моей спиной дед…

— Да хоть десяток таких дедов, как твой. Вот если бы ты происходила из рода Рокфеллеров или была бы родней королеве английской, так я бы сам еще подумал.

Оба засмеялись.

— Тебе не нужно думать о том, — серьезно добавил Володя. — Ведь мы станем жить у нас, а не у твоего деда…

— Мы с ним чужие, — без сожаления сказала Таня. — Если бы даже крайняя нужда заставила жить в его доме, то я постоянно чувствовала бы себя квартиранткой. Он мою маму жестоко обидел. Но ведь прекратить с ним родство невозможно. Может, у него в жизни уже просвету нет никакого? Вот и сегодня приехал. Разве прогонишь?