Кирилл Усанин - Разбуди меня рано [Рассказы, повесть]

— Прямиком на лаву. Иди, Вася, рядом, авось не взорвемся.

По технике безопасности запрещалось идти рядом со взрывником, несущим аммонит и капсюли. Но кто мог увидеть нас сейчас, в полночь?

Вдоль стенки штрека журчала сточная вода, скрипел под ногами мелкий гравий, которым были усыпаны шпалы узкоколейки. Тихо струился воздух, пропахший запахом угля. Он был прохладен и свеж. Еще там, у склада, я переобулся, подтянул аккумулятор, поправил каску, и спецовка уже не так хрустела, от ходьбы обмякла, и хотя ныли ноги и лямки оттягивали плечи, идти было легко.

— Из техникума? — спросила Маша.

— Нет, после школы.

— Да-а, — не то с удивлением, не то с недоверием взглянула на меня. — А в институт почему не пошел?

— Поступал, но по конкурсу не прошел. А сейчас стаж нужен, два года.

— А другой работы не нашлось?

— Больше некуда. Поселок-то шахтерский.

— Это верно, — согласилась Маша.

Идти становилось все тяжелее. Под ногами уже не шуршал гравий, а по всему штреку стояла вода, и ноги скользили по мокрым шпалам. И воздух не был так свеж и прохладен, сильнее, до сладкого вкуса, запахло углем. Лямки больно врезались в плечи. Пот струйками стекал по лицу, приходилось свободной рукой смахивать его. То же самое делала и Маша, и хотелось окликнуть ее, но она, не оглядываясь, ни о чем больше не спрашивая, продолжала идти.

Так, не останавливаясь, дошли до лавы. Здесь она спросила:

— Устал, Вася?

— Не очень, — соврал я.

— Значит, устал. — И успокоила: — Теперь легче будет. — И не задерживаясь спустилась в лаву.

Лава была невысокой, меньше полутора метров, как раз Маше по росту. Зато мне пришлось согнуться, и Маша, улыбнувшись, посоветовала:

— А ты встань на колени, так удобнее. Видишь? — сказала она, показывая на круглое отверстие в стене забоя. — Начнем потихоньку.

Но потихоньку она, видать, не умела работать. Незаметными быстрыми движениями она забойником — длинной палкой — прочищала отверстие, вставляла в него капсюль, аммонит, пыжи и все это слегка утрамбовывала. Я едва успевал катать в неумелых руках вязкую, тяжелую глину. Пыжи получались у меня то длинные и тонкие, то короткие и толстые, и Маша их сама уминала до нужного размера. Я удивлялся ее терпению: она ни разу не крикнула, не взглянула рассерженным взглядом.

А лава, кажется, не кончалась. Сколько там их, этих пробуренных отверстий! Меня уже не радовало то, что мои пыжи получались в самый раз. Я видел уставшее, все в мелких капельках пота, Машино лицо, но чем я мог ей помочь?

— Вы бы отдохнули, — робко предложил я, но Маша покачала головой.

Я вновь повторил свою просьбу, когда она подала мне забойник и достала из подсумка взрывную машинку.

— Вот кончим и отдохнем. Иди в штрек и жди меня там. Хорошо? — И, легонько подтолкнув, она заспешила вверх по лаве, а я, выйдя в штрек, присел на штабель досок и стал дожидаться взрыва.

Время тянулось медленно. Я не выдержал, встал, прошел чуть вперед. Прислушался. Хотел пройти еще, но раздался взрыв — глухой, отдаленный. Я облегченно вздохнул и, вернувшись к штабелю, отсчитывал после каждого взрыва: «Пять… Двенадцать… Сорок пять…»

— Шестьдесят девять… шестьдесят девять… — повторял я одну и ту же цифру, но следующего взрыва не было.

«Неужели что-нибудь случилось?» Я метнулся к входу, но не успел свернуть за конвейер, как наткнулся на Машу.

— Вот и все, — сказала она. Лицо ее было покрыто густым слоем угольной пыли, выглядела она утомленной. Я молча принял с ее плеча подсумок с машинкой.

— И давно вы так? — поинтересовался я, когда мы, отдохнув, возвращались к уклону.

— Давно. Лет восемь.

— И вы решились?

— А что тут сложного? Кончила курсы и пошла.

— Нет, я не о том.

— Понимаю. — Она улыбнулась. — Как тебе сказать, Вася. Понравилось, что ли… Только уходить придется.

— Почему?

— Очень просто. Женщина — и на такой должности. Нас ведь давно собираются вывести из шахты. Да все не решаются. — Она засмеялась. — Надежи больше. Вы, молодые, не очень-то постоянные. Одному заработок подавай, а тебе вот стаж. Приходите — уходите. А шахта — это не дом отдыха, где можно быть и не быть…

Она говорила тихо, мягко, и я чувствовал, что Маша разговаривает со мной так, будто с ней мы давно уже знакомы.

Уже на поверхности, когда я собирался в раздевалку, она придержала меня:

— Подожди, Вася. Не уходи.

Из быткомбината мы вышли вместе. Шел третий час ночи, было темно, лишь кое-где сверкали огоньки, и звезды поблескивали не так ярко, и стояла такая тишина, что слышно было, как в бункерах шуршал уголь.

— Странно, Маша, — пожал я плечами. — В шахте вы не боитесь.

— В шахте я привыкла.

— А здесь не можете?

— Не могу, — просто призналась она. — Все кажется, что кто-то идет за мной.

Я проводил ее до самого дома.

Около месяца я уже работал в добычной бригаде машинистом конвейера и как-то жалел, что мне не пришлось больше ходить вместе с Машей. Я редко видел ее, работала она то с утра, то в ночь и все время спешила, так что перебрасывались одними общими словами.

К тому, что я знал о ней, прибавилось только то, что говорили ребята. А говорили они примерно так:

— Как там ни крути, а наша Маша — во, молодец баба!

— А может, девушка? Незамужняя она и на сторону хвост не вертит. Как это понять, а?

— В общем, девка что надо!

Возможно, мы так и остались бы случайными знакомыми, но однажды, придя на работу, я увидел ее в раскомандировке.

— На работу?

— Да, Вася, вместе с тобой. Я ведь теперь не взрывник, а машинист конвейера, как и ты. Хотели совсем на поверхность вывести, да Губин, спасибо ему, отстоял.

— Это здорово! — воскликнул я и крепко пожал ее руку.

— Конечно, здорово, — засмеялась она.

С этого дня мы были вместе — в лаве, на шурфе, на откачке воды. Она охотно шла туда, куда ее посылали, как будто в благодарность за то, что ей разрешили еще немного поработать в шахте.

Маша не сердилась, когда я задавал ей свое бесконечное «почему», и однажды мне объяснила:

— Ты с первого дня приглянулся. И не знаю, чем. Наверное, ты не такой, как все. Какой-то мягкий, доверчивый. И всему-то ты веришь. А может быть, я лгу, откуда ты знаешь? Вот и выходит — доверчивый ты уж больно.

— Зачем ты так, Маша? — краснел я. — Я верю тебе. Ты ведь тоже не такая. Ты — особенная.

— Это чем же? — улыбнулась она. — Тем, что маленькая и работаю не там, где положено?

— Не только, — убежденно заверял я, хотя, конечно, не смог бы объяснить, почему мне с каждым днем все ближе и ближе эта женщина. Я не мог еще признаться, что жду ее с нетерпением, что мне не сидится долго одному, любую свободную минуту использую для того, чтоб побыть с ней рядом.

В рабочей обстановке, когда труд общий, люди знакомятся быстрее, и быстрее всего там, где их сталкивают вместе трудности, заботы, тревоги, и узнают друг о друге то, что не узнают соседи одного дома за несколько лет жизни. Все это было так, но в нашей дружбе было что-то еще такое, что объяснить одними словами навряд ли удастся.