Георгий Мдивани - Иван Бровкин на целине

У прилавка — Бровкин, Юрис и Абаев.

— Нам, пожалуйста, материал на костюмы, — говорит Иван.

Продавец снимает с полки рулон и кладёт его перед Бровкиным, даже не взглянув на покупателя.

Иван щупает материал, мнет его в руках.

— Извиняюсь, это же дрянь!

— Совершенно справедливо, дрянь! — хладнокровно отвечает продавец, по-прежнему не глядя на молодых покупателей.

— Бумага? — спрашивает Иван.

— Да, бумага…

— Дайте что-нибудь получше.

— Получше? Пожалуйста! — и продавец стаскивает с полки на прилавок другой рулон материи.

Бровкин снова щупает материал и пожимает плечами.

— Дрянь!

— Не совсем, — невозмутимо отвечает продавец, — десять процентов шерсти!

— А нет ли у вас чего-нибудь на сто процентов?

— Это для вас… дороговато будет, молодой человек, — так же флегматично продолжает продавец и, уже не снимая материи, показывает рукой на полку.

— Дайте-ка сюда, — говорит Иван.

Продавец нехотя кладёт на прилавок рулон сероватой материи.

Бровкин смотрит на продавца и спрашивает:

— А получше нет?

Продавец, вдруг взглянув Бровкину в глаза, удивлённо спрашивает:

— Разве это для вас дешево?

— Мы вас не о цене спрашиваем, а о материале, — вмешивается Юрис.

— Пожалуйста, — и продавец кладёт на прилавок сразу два куска материи. — Но это стоит вдвое дороже. Материал-то какой! Люкс!..

Иван разглядывает синюю материю и обращается к Юрису:

— Возьмём на… тридцать костюмов?

Продавец подозрительно смотрит на Бровкина и, думая, что тот над ним смеётся, быстро, со злостью убирает с прилавка разложенный материал.

Юрис, не заметив этого, продолжает разговор с Иваном:

— Зачем на тридцать?.. Нельзя же всех наших ребят одеть одинаково. Это некрасиво. Костюмы должны быть разными, у каждого по его вкусу.

Слова Юриса смущают продавца и, облокотившись на рулон материала, он спрашивает:

— А вы откуда будете?

— Мы с целины, — отвечает Абаев.

— Так бы сразу и сказали! — оживляется продавец. — Я вам такие материалы покажу, каких вы в жизни не видали! Вот, посмотрите изумительный ленинградский бостон! Какой цвет, какие переливы! А вот — китайский! А это чешский — табачный цвет, цвет осенней степи…

Одухотворенный продавец становится похожим на поэта. Он начинает раскладывать перед Бровкиным и его товарищами всё новые и новые куски материи. И куда только девалась его сонливость, его безразличие к этим людям?

— Сколько вас? — спрашивает продавец.

— Ну, человек тридцать…

— Возьмите по два отреза — на шестьдесят костюмов… разных… Зачем вам копить деньги, молодые люди? Одеваться надо!.. Жить надо!..

Продавец показывает всё новые и новые материалы, прикладывает отрезы к Бровкину, Юрису, к себе…

— Посмотрите, как это замечательно! Ни одна девушка не устоит перед вами. Эх, целинники, целинники! — Он с любовью глядит на Бровкина и его товарищей.

— Вы представляете, как подойдёт к этому костюму светлый галстук? — восторженно продолжает продавец, вынимая из-под прилавка светлый галстук и ловко завязывая его на шее Бровкина.

Николай Бухаров завязывает перед зеркалом новый галстук.

Неловко завязывает галстук Степан. Ему помогает жена.

В разных комнатах мы видим ребят из бригады Бровкина. Одни причесываются, другие возятся с галстуками, третьи надевают новые пиджаки. Все они собираются на торжественный вечер.

А в совхозном ателье мод взлохмаченный Юрис в отчаянии хватается за голову:

— Боже мой! Какой ужас! Это же не брюки, а юбка, — возмущенно восклицает он.

Перед Юрисом, у зеркала, стоит Абаев без пиджака, в голубой сорочке и синих широких брюках, напоминающих матросский клёш. Он довольно улыбается.

— Хорошо! — удовлетворенно говорит Абаев. — Спасибо, Юрис!

— Ты, пожалуйста, только никому не говори, что я шил тебе костюм, — сердится на него Юрис. — Ты мне марку портишь.

В клубе посёлка «Молодёжный» гремит духовой оркестр. Танцуют пары. Здесь много знакомых нам лиц: бригадиры, трактористы совхоза. Но не видно никого из бригады Бровкина.

Парни одеты по-разному: кто в одной сорочке без галстука, кто в сапогах, кто в неглаженных, видавших виды костюмах. Но всем весело.

Гремит оркестр.

Вдруг наступает гробовая тишина.

Музыканты сразу перестают играть.

Все поворачивают головы к входу. У всех удивлённые лица — и у девушек и у парней: в полном составе входит бригада Бровкина.

Впереди всех — Иван Романович, в тёмном костюме, сшитом по последней моде: в узких брюках, в пиджаке с узкими рукавами, в белой сорочке.

Рядом с ним — Захар Силыч в новом тёмном костюме, но вместо сорочки на нём матросская тельняшка; вместо ботинок — сапоги; на голове — морская фуражка.

Справа, слева и позади них — члены бригады, одетые в новые костюмы. Над всеми возвышается долговязый Юрис в шикарном вечернем костюме, с галстуком-бабочкой.

Девушки с завистью глядят на парней из бригады Бровкина.

— Ну и вырядились, прохвосты! — добродушно восклицает один из парней.

— Смотри… смотри на них, Серёжа! — шепчет изумленная жена Барабанова.

Барабанов с радостным удивлением смотрит на Бровкина и как бы про себя говорит:

— Молодец, Бровкин! Знает, что делает!

Оркестранты, опомнившись, заиграли «Барыню».

Все отходят к стенам и посредине зала образуется большой, просторный круг.

Медленно притоптывая в такт музыке, с серьёзным видом в круг входит Иван. За ним — Захар и вся седьмая бригада.

Но Иван не может долго быть деланно-серьёзным и начинает хохотать. Хохочут и все его ребята. Они бросаются в самую гущу жмущейся у стены толпы и под звуки быстрой танцевальной музыки отнимают у других парней девушек и увлекают их за собой.

Музыка и танцы в разгаре.

Ваня отступает назад и медленными шагами выходит на широкий балкон.

Может быть, этот прохладный ветерок, дующий из степи, а может быть, этот лунный вечер напомнили ему родную деревню… Напомнили Любашу… И поэтому таким грустным и задумчивым стал Бровкин…

На балконе, кроме него, никого нет. Он садится на скамейку и смотрит на прозрачное лунное небо. Не слышит он ни веселой танцевальной музыки, ни шума и гама, доносящегося из зала. Его мысли далеко отсюда — за тысячи километров, там, где его деревня, где его Любаша…

Он даже вздрагивает, когда на его плечо опускается чья-то рука. Иван поднимает голову. Перед ним — Барабанов.

Юноша быстро вскакивает.

— Чего же ты уединился? — спрашивает Барабанов, обняв Бровкина за плечи. — Скучаешь?