Глеб Пакулов - Глубинка

— Понять можно, — согласился Гошка. — Но уходить им из лагеря не можно! С тайгой шутки шутить нельзя.

— Но может быть, семьи, дети? Махнут на все рукой — и пойдут.

— Не пойдут, — сквозь зубы процедил Гошка. — Пешком попрут — крестом на пути лягу, вот так.

Тамара сбоку удивленно взглянула на него.

— Ты что-о такое говоришь?

— Я им на базе заработок обещал, а тут вон что! — закипая, продолжал Гошка. — Ведь копали же прошлый год в эту пору! Вовсю копали!

— Год на год не сходится, — возразила Тамара, ресницы ее испуганно вздрагивали. — Позавчера какой буран был, что творилось. Я раньше такое только в кино про полярников видела.

— Ведь не врал же я! И они мне поверили, — не слушая ее, выговаривался Гошка. — А чем теперь мне их веру поддержать? Я вроде козла-провокатора оказался. А что на базе предупреждал о снеге, этого не помнят. — Он вдруг выругался. — Говоришь, на все махнут рукой и пойдут? Да понимаешь ли, что это они на меня махнут, мол, грош тебе цена, трепачу веселому?

Тамара задумчиво покивала, поднялась.

— Я тебя, Гоша, понимаю, — сказала она. — Кажется, понимаю. Я пойду.

Он взял у нее аптечку, помог выбраться вверх, сам остался у входа.

— Нет, ты иди-ка сюда, — Тамара протянула ему руку. Гошка вылез из ямы. Тамара лукавыми глазами показала на статую, у ног которой сидел на корточках Женька и что-то увлеченно лепил. Гошка удивленно присвистнул.

— В соавторы лезешь? — надвигаясь на студента, выкрикнул он.

Женька вскинул на него ясные глаза, весело заскалился.

— Недокомплект же! — со смехом объяснил он.

В ногах статуи лежал вылепленный из снега ребенок.

— Зачем ей подкидыш? К тому же слепой. Она символ, девственница!

— Сейчас прозреет! — весело защищался студент. — Я специально сливины припас! — Он ловко вставил две сизые сливы вместо глаз. — Пожалуйста! Какой же он подкидыш, он ее, кровненький!

Тамара слушала их перебранку, улыбалась. Она понимала, что весь этот суматошный крик — не больше чем обычный их балдеж, пустой, всем надоевший. Крик этот привлек рабочих. Они вышли из своей палатки, подошли и, став полукругом, молча разглядывали статую.

— Не извращай композицию! — наступал Георгий.

— С дитем разлучать не дам! — не сдавался студент.

Хохлов перевел насмешливые глаза со статуи на Гошку.

— Баб лепит, — сказал он и повернулся к Тамаре. — Мало ему тебя, он еще снежную завел.

— Повариху и туё охмурили, — вынимая из рукавов телогрейки бледные руки, подсказал Васька.

Тамара отступила от тяжелых глаз Хохлова и, проваливаясь в рыхлом теперь насте, побежала к своей палатке. Начес желтым клубом вился над ее головой.

— И-эх! — криком подстегнул ее Хохлов.

— Но ты-ы! — Гошка быстро сгреб его за грудь, рванул на себя. — Ты-ы!

— Сопля-а! — удивленно ахнул Хохлов и страшно, так, что затрещали отвороты Гошкиной телогрейки, сжал на ней обветренные кулаки. Наклонив головы, лоб в лоб, они затоптались у статуи.

— Ребенка растопчете! — закричал Женька.

Хохлов и Гошка замерли, посмотрели под ноги и, оттолкнув друг друга, расступились.

— Памятники лепят! — сипло прокричал Васька Чифирист. — Тут хоть пропадай, а имя куклу жалко! — Он замахнулся на Женьку.

— Цыц! — Хохлов поддел ему ногой под зад. Васька отлетел в сторону, вмялся лицом в наст.

— Тоже мне драчун, — усмехнулся Хохлов. Он гребанул согнутой в локте рукой, и рабочие, как привязанные, потянулись за ним в палатку.

— Та-ак, — поднимаясь на колени, зашлепал разбитыми губами Васька. — Значит, кровь начали пущать? — Он поднял глаза от испачканной ладони, дурно посмотрел на парней.

— Ты снегу приложь, — посочувствовал ему Женька. — А то во как разбарабанит.

— Пойдем залепим лейкопластырем. — Гошка взял его за рукав, но Васька, все так же глядя вслед Хохлову, выдернул руку и решительно пошел за рабочими.

— Его жалеют, а он выкобенивается, — сказал Женька. — Пижон!

Васька крутнулся, зло приузил глаза на Женьку и, медленно отведя руку от губ, с силой запустил в него снежком. Студент увернулся, и снежок, просвистев у него над ухом, попал в статую.

Харлампий лежал на раскладушке, прислушивался к крикам, но тревоги, что терзала его в последнее время, не чувствовал. Наоборот, покой высветлил лицо, стер горестные морщины. Довольные глаза нет-нет да поворачивались в сторону стола, на котором лежал листок приказа о временной замене его на посту начальника отряда. То, что дело с заменой было им обдумано заранее, Харлампия не тяготило. Он раз, и накрепко, приказал себе поверить в болезнь, а отсюда и законное оформление приказа о замене.

Скоро крики стихли, и в палатку вернулись мрачные Гошка с Женькой. Они молча уселись перед рацией, и Гошка включился на прием. База молчала. В наушниках стыла зловещая немота, изредка простреливаемая чужой морзянкой. Постепенно ее очереди отдалились и заглохли совсем.

— Ко-нец, — тихо проговорил Гошка, стягивая с лохматой головы резиновые чашки наушников. — Они не вышли на связь, им это не обязательно, а я сжег последние батареи.

— На леченой кобыле далеко не уедешь, — глядя на еле светящийся глазок индикатора, изрек студент.

— Брось, не мучайся, — Харлампий шевельнул бледной рукой. — Телеграмму они вчера получили, значит, в курсе дела, брось.

Гошка потянулся к выключателю, но Женька отвел его руку. Так они сидели перед рацией до тех пор, пока совсем не пропала накальная нить лампы. В этот момент они так были похожи друг на друга, что показались Харлампию двойниками. Он даже захлопал глазами, чтобы сморгнуть привидевшееся.

— Кто мы? — спросил Женька, глядя на умерший глаз индикатора, и голос его странно дрогнул. — Мы чей-то бред, бре-ед. Сидим здесь всегда, тысячи лет, мы с другой планеты, но не помним с какой, а за нами не возвращаются. Мы придумали базу, похожих на нас людей, пытаемся войти с ними в контакт, а их попросту нету. Ни-че-го нету!

— Ай-яй-яй, а еще студент, — водя глазами за Женькой, робко пристыдил Харлампий. — Как это, ничего нету? И база есть, и начальство, рядом Байкало-Амурскую магистраль строят наши люди. Ты приляг, отдохни, уймись.

— И верно — уймись! — Гошка дернул за шнур, и штепсель вылетел из гнезда. С мрачным видом смотал шнур на наушники и все это забросил в дальний угол палатки.

— Правильно, — одобрил Харлампий. — Меньше нервотрепки. Погляди на себя, почернел весь.

Гошка не ответил. Оттолкнув с дороги Женьку, прошел к противоположным нарам, вытащил вторую пару снегоступов, начал одеваться.

— Бежишь? — нажимая на щипящие, спросил студент.

— Собирайся, вместе сходим на участок, — грубо предложил Гошка, подпоясывая ремнем телогрейку. — Тебе надо провентилироваться. Воздух на верхотуре всякий бред выдует.