Михаил Алексеев - Ивушка неплакучая

— Что, ай не рады? — на всякий случай осведомился дядя Коля и, не дождавшись ответа (поскольку не испытывал в нем никакой нужды), продолжал, торжествующе оглядывая свое задымившее вдруг, точно на привале, войско: — Робятам этим по нонешним временам цены нету. Про пацанов не говорю — они в самый аж раз. Но и с этих… сдуньте-ка с нас, старичков, пыль, вытрусите хорошенько да приголубьте, тогда посмотрите, какими орлами мы обернемся!

Маша не стерпела:

— Потрясти и потрусить вас мы можем, да как бы не рассыпались вовсе.

— А ты, Машуха, испробуй, а вдруг самая-то заглавная деталь в нас и останется! — предложил Апрель под общий хохот.

Солдатки обливались слезами от смеха, поджимали животы, а Катерина Ступкина умоляла:

— Перестаньте же вы, сил моих нету! Нагрешишь с вами!

Настя Вольнова, покраснев, поспешила пустить свою прялку на полный ход, затеребила, задергала шерсть из деревянного гребня шустрыми пальцами.

— Вы что, помогать аль мешать нам пришли? — строго спросила Феня, а глаза ее были мокрые от смеха и счастливые, и если она чего и боялась в ту минуту, так это того, как бы эти веселые старики и ребятишки не поднялись и не оставили их тут одних.

К счастью, председатель достаточно пожил на свете, чтобы понять истинную цену строгого ее тона. И все-таки решил припугнуть:

— Мы что ж. Мы можем и уйти, коли мешаем. Ну как, мужики, может, лучше уйти нам? Зачем отвлекать славных тружениц от сурьезного дела! — И он демонстративно поднялся на ноги, пригасил пальцем недокуренную самокрутку, упрятал ее в карман полушубка.

— Что вы?! — испугалась хозяйка. — Да мы без вас тут с тоски подохнем. Оставайтесь, скоро песни будем петь.

— Ну, а как Фенюха? — спросил дядя Коля и глянул на Феню хитрющими, упрятанными за седой занавесью бровей глазами. — Что она скажет?

— Оставайтесь, чего уж там! Только дымите поменьше.

— Мужику без дыма нельзя, — пояснил Апрель. — Дым мозги прочищает и дурь всякую из головы гонит. Да нам, старикам, в дыму-то перед вами только и сидеть: не всякую овражину да бородавку на нашем обличье разглядеть сможете, все вроде помоложе.

— Бородавку на твоем носу, Артем Платонович, никакой дым не прикроет, она у тебя как Большой мар на Правиковом поле, — сказала Маша.

Апрель согласился, добавив только:

— Да, она б, бородавка моя, на наблюдательный пункт сгодилась. Все как есть с нее было бы видно.

Позднее пришли «бронированные» Архип Колымага и комбайнер Степан Тимофеев. Женщины про себя подивились тому, что до сих пор еще не было среди мужиков Тишки, который, по всему, должен был бы притопать первым. В конце концов и его предупреждающее покашливание послышалось в сенях, некоторое время бригадир царапал с той стороны дверь, нашаривая ручку. Какая-то из молодых солдаток не преминула заметить, да так, чтобы услышали все:

— Чего скребется, чего шарит, будто первый раз сюда…

Маша лукнула в сторону солдатки короткий сердитый взгляд. Та мигом примолкла, смиренно поджав губы, вязальные спицы замелькали в ее пальцах.

Тишка наконец отыскал скобу, вошел в избу, да не один, а в сопровождении своей Антонины, не пожелавшей на этот раз отпускать мужа одного. Антонина прихватила с собой связанный наполовину шерстяной носок, а Тишка — большой и плотно набитый самодельной махоркой кисет, который немедленно пошел по рукам, быстро «теряя в теле» на глазах огорченного и скрывающего изо всех сил огорчение хозяина. Впрочем, очевидно, Тишка предвидел заранее, какая участь постигнет табачные его припасы, потому что нижняя толстая губа с трудом удерживала огромную самокрутку, ее должно было хватить на добрый час усиленного курения.

Пока Тишка и его Антонина рассаживались, перекидывались с мужиками и бабами мало значащими, но неизбежными в таких случаях словами, дядя Коля из своего уголка внимательно вглядывался в лица своих помощниц. В вечных хлопотах, в беготне и суете, какими полнился день от зари и до зари, он как-то не находил минуту, чтобы присмотреться к каждой из них, приметить перемены в лицах, а сейчас, когда собрались вместе и сидят так близко от него, он мог это сделать. Останавливаясь стариковским своим глазом то на одной, то на другой, он чувствовал, как что-то брало в тиски его сердце: как же они исхудали все и постарели! И за что, за какую провинность выпало им такое наказание?! Дольше всех глядел украдкой на Степаниду Луговую, она хоть и постарела, подурнела, как все, но в глазах ее не было прежней молчаливой и глухой отрешенности, и в послед-11 >?е дни она все больше и больше удивляла его, старика, своими поступками. Надо же было случиться, что одпа свиноматка опоросилась в пору, когда на ферме не было кормов, когда через прохудившуюся крышу длинного сарая лились потоки дождевой воды, когда животные но уши вязли в назьме и грязи. Десять дрожащих поросят-недоносков тыкались в черное брюхо матери, тщетно отыскивая соски, отталкивая друг дружку, визжа и кусаясь. Степанида, помогавшая Тихану Зотычу вывозить на быках навоз, случайно услыхала разговор двух свинарок:!

— Что нам с ними делать теперь? Вот наказание-то!

— А ты не знаешь что? Закопаем в навоз — и делу конец. Что ж им мучиться?

— А коль узнают?

— Кто узнает? Окромя нас, их никто и не видал.

— Ну, может, ночью?

— Знамо, не теперь.

Дождавшись, когда свинарки ушли обедать, Степанида забралась в клеть, положила поросят в мешок и унесла к себе домой. Нагрела ведерный чугун воды, выкупала и принялась отпаивать похлебкой, забеленной молоком (благо, корова ее продолжала еще кое-как доиться). Вечером, придя в правление за нарядом, — трактористки уже заняты были на разных работах — рассказала о случившемся председателю. Дядя Коля не стал подымать шуму, велел лишь своей жене выделять толику молока от их коровы для поросят, которых призрела в своей избе Степанида. Пока что никто из присутствующих на этих посиделках не ведал, не знал про то. Свинарки тоже помалкивали, хотя таинственное исчезновение поросят немало беспокоило их: вдруг откроется, что их разворовали, растащили по домам колхозники? Тогда свинаркам пришлось бы держать ответ: что да как, почему, мол, недоглядели? И они примолкли: не бежать же навстречу своей беде!

В полночь совершенно неожиданно (не для Фени, разумеется) к подворью Соловьевой подкатил на паре рай-исполкомовских лошадей Федор Федорович Знобин, автомобиль его вместе с шофером совсем недавно отправили на фронт. В избе сейчас же все смолкли, лишь хозяйка засуетилась, отыскивая место для внезапных и важных гостей: с секретарем райкома была незнакомая завидов-цам худая высокая женщина. Взяв из ее рук небольшой мешочек, Знобин высыпал на стол крендели и несколько больших комков рафинаду. Солдатки разом ахнули от такого неслыханного, прямо-таки невероятного богатства, а Федор Федорович пояснил: