Борис Дубровин - О годах забывая

— Спасибо, дедушка…

Старик давно миновал развилку дорог и потерял из виду мальчика, но с улыбкой вспоминал его голубые глаза, унизанный веснушками курносый нос, тепло детского плеча — все это было еще рядом, все еще звучал голос мальчика: «Спасибо, дедушка…» И старик, слабо держа вожжи, подумал: «Не знаешь, где найдешь, где потеряешь… Сколько ласки он мне подарил!»

С немалыми передрягами добрался Павлик до аула. Впервые в жизни он проехался в грузовой машине, в водовозке. Впервые спасался от собак, от сердитого индюка. Он и не думал, что аул так далеко, не знал, как доберется до него. Страху набрался!.. Живот подвело, но он вспоминал ласкового седого дедушку, гроздь винограда, и ему становилось немного легче.

Солнце светило вовсю. Аул давным-давно проснулся. И теперь, глядя на больничный садик, на аул, на людей, Павлик подумал, что он никогда бы не увидел рассвет, утреннюю дорогу, того серебряного туркмена с бронзовой гроздью винограда, никогда не побывал бы здесь, если не решился бы отправиться в путь!..

Приоделись жители аула, казалось, и деревья облачились в новый зеленый наряд. Из репродуктора, укрепленного на столбе, около сельсовета, неслись песни. Они были слышны и в больничном садике, куда пришли навестить больных родные.

У самого забора высокий юноша одной рукой держал за уздечку текинского скакуна, а другой касался матовой руки девушки в больничном халате. Это было недопустимой вольностью, и девушка отдергивала руку, а юноша прикидывался, будто задевал ее случайно.

В тенистом углу садика Павлик расспрашивал дряхлого, с трясущейся головой, глуховатого деда. Дед обрадовался собеседнику и не обратил внимания на подозрительно грязную одежду Павлика. Между тем грязная, местами порванная, замасленная одежда могла бы его насторожить. Но он был подслеповат. Прикладывая руку к уху, дед переспрашивал мальчика, повторяя:

— Внучок мой не приедет. Ась? Чего, чего? С берега скопытился и булькнул…

— Юлька, Юлька, какая она?

— Ась? — спрашивал старик. — Я и говорю: булькнул…

— Юлька! — Павлик не знал, зачем приехал и не вернуться ли? И вернулся бы, потому что добиться от деда что-либо было невозможно. Подойти к юноше с конем Павлик не отважился, страшась разоблачения, а все остальные были так заняты друг другом, что им — не до него. И тут до деда дошло! Держа ладонь около уха, он повторил:

— Юленька! Наташа! — Дед умилился, заулыбался: — Принцессы. Две принцессы, обе принцессы! — Он что-то изображал пальцами, не в состоянии выразить. — Одним словом — принцессы! — восторженно причмокивал он. Наверное, глуховатый дед не сам нашел слово «принцесса», а перенял его от Гюльчары. В комнате Наташи она помогала нанести последние стежки на Юлькино платье. Юлька неподвижно замерла на стуле перед зеркалом и показывала своему отражению язык.

Гюльчара откусила нитку, сделала шаг в сторону, полюбовалась своей работой и девочкой:

— Настоящая принцесса. Язык спрячь. Откусишь!

Однако принцесса чувствовала себя просто девочкой и спрыгнула на пол:

— А вот и не откусила.

Павлик стоял у ограды, втолковывая старику:

— Скажите, чтобы Юлька вышла на улицу, я ей должен передать…

— Вон они! — И дед указал на Юльку и Наташу. Они спускались по лестнице больницы. Обе в белых платьях, они притягивали взгляды. И Павлик завороженно смотрел на них.

— Чего же не идешь? Подойди и скажи, что тебе надо! — подбадривал дед.

Павлик замешкался, оробел, остановился.

— Дедушка, скажи, пусть она после обеда… пусть Юлька после обеда придет на берег. Скажи, а? — Павлик говорил около самой стариковской ладони, приставленной к заросшему уху.

— Чтобы после обеда на берег пришла!

— Ну ладно, ладно, — пообещал дед. — А внучок не придет.

Павлик зашлепал к реке. Подошва от правой тапочки отлетела. Горячий песок обжигал ногу. Мальчуган старался, чтобы хоть пальцы не вылезали наружу. Он добрался до реки, разделся и занялся стиркой. Мужское достоинство не позволяло явиться перед Юлькой в таком растерзанном виде. Павлик стирал свои штаны, грязь отдирал песком, снова и снова полоскал их.

И к обеду в чистых, хотя и рваных штанах, в отстиранной курточке, застегнув на все пуговицы рубашку, Павлик поджидал Юльку.

Ее не было. Неужели дед позабыл? А, может, лучше, если она не придет… Нет, лучше бы пришла…

— Это ты меня звал? — услышал он за спиной певучий голосок и обернулся.

Юлька была ниже его ростом. Такая нарядная! Светилась и она, и ее розовощекая кукла. Он сразу же заметил в ее руке чудесный нож с большой рукоятью в виде медведя.

Увидев нож, он возненавидел девчонку: отобрала у него отца и захватила нож.

— Ты не любишь его! — выпалил он.

— Кого? — не поняла девочка, с удивлением рассматривая курносого и веснушчатого задиристого мальчишку. Он вынул из-за пазухи обшитый черным атласом чехол от ножа.

— Того, чей нож! Отдай! — Павлик попробовал вырвать нож, но это оказалось не так-то просто. Девочка отвесила ему приличную оплеуху, потом вторую… Она ухитрилась схватить своего врага за вздернутый нос. Девочка пустила в ход коготки и чуть не соскребла с носа Павлика половину веснушек. Не обратила внимания на куклу, когда выронила ее, не заметила, что о куст порвала платье, прозевала, что приблизились они к самой круче, а за нею — река. Она сражалась не за себя — за нож! А подножку дала такую, что Павлик шлепнулся на землю.

Юлька ловко увертывалась, сопротивлялась отчаянно, и тут Павлик в пылу драки толкнул ее. Юлька сорвалась с кручи и полетела в бурную речку. Вода сомкнулась над ее головой. Он оторопел: захлебнулась, утонет. Из воды высунулась рука Юльки. Рука сжимала нож. Пальцы медленно один за другим разжались. Нож исчез. Скрылась и рука.

Павлик бросился в реку. Течение тащило его. Он наглотался воды, но вот наткнулся на Юльку. Девочка зацепилась платьем за корягу, ее прибило к берегу. Павлик ухватил Юльку за руку, но ушел под воду. Течение вытолкнуло его на мель, он кинулся по берегу обратно, спрыгнул в воду, нашел Юльку, оторвал ее платье от коряги и вытащил девочку на берег. Все произошло очень быстро. Он стоял на коленях возле утопленницы. Юлька пришла в себя и разрыдалась:

— Ножа нет!

Павлик смотрел на нее молча, но не злобно. А Юлька плакала:

— И Атахан пропал… и нож потеряла. Ничего не осталось…

— Юлька! Юлька! — долетел до них сердитый оклик Наташи.

— Мама!.. — испуганно прошептала девочка. Она встала, поспешно вытерла слезы, но они появлялись вновь. Но, может, это стекали капли с ее мокрых волос.

— Не надо говорить, не говори мамочке, что я потеряла ножик, я его найду.

— Юлька! — громче и тревожней прозвучал оклик Наташи.