Борис Дубровин - О годах забывая

— Назначение получили, знаете ли, спецзадание от секретаря обкома, а наша машина сломалась в пути, — небрежно бросил Огарков. И его глаза приняли заученное выражение внушительной значимости. Всем своим видом он как бы говорил, что секретарь обкома только лично ему, Огаркову, доверяет сложные вопросы.

Карпенко идеальным характером похвастать не мог, особенно не выносил позеров. И разговорчивость этого чесучового пижона не восхитила гарпитолога.

Аромат роз был почти заглушен «ароматом» алкоголя, исходящим от попутчиков. Поэтому Карпенко молча придвинул к себе огромный букет девственно белоснежных роз, а заодно и чемоданчик с ампулами сыворотки.

Курбан посапывал, борясь с хмелем и сном.

— Т-т-товарищ Георгий! — Курбан поднял неверный палец и погрозил кому-то. — Я был строг, но справедлив!

Глаза Огаркова равнодушно скользнули по вещам Карпенко, и он откинулся назад, не слушая пьяный бред Курбана. Он думал о Наташе и Юльке. И его душа рвалась к ним. И в то же время не хотелось лишать себя личной свободы. Огаркова укрепляло чувство охотника и предвкушение торжества. «А примет ли меня Наташа? Если бы я ей не был нужен и дорог, давно бы замуж выскочила за другого. Вот приеду, потолкую… падать на колени смешно, инфантильно — не мальчик, да и, в общем, всего не предугадать. Не терялся еще с бабами, а уж ее-то знаю». Наплывала истома, хотелось забыть прошлое. Он закрыл глаза и увидел иную картину: он — трезвый, он — верный, он — талантливый, всеми почитаемый инженер едет к своей жене.

Наташа с Людмилой Константиновной поздним вечером въезжали в поселок. Машина шла по неширокой улице, мимо домов, освещенных электрическими огнями. В одном окне показалась смуглая женщина с черноголовой девочкой на руках. Косички развевались: мать, шутя, кружилась с дочерью. На углу здания надпись: «Улица Пограничников, дом 2». Виднелись столбы с фонарями. Некоторые столбы вкопали недавно, и провода к ним не были подведены.

Снова — дома. Двухэтажное аккуратное здание с добротным крыльцом — медпункт. Рядами потянулись складские помещения. Рабочий на предпоследней перекладине лесенки-стремянки с пучком гвоздей во рту прикреплял над входом вывеску — «Продмаг».

Лихорадило от предчувствия встречи с больным ребенком и с Атаханом. Первый выезд — врачом. И, может быть, встретится с Атаханом. Может, и нет. Поселок не так мал. Порой люди живут в одном доме и годами не встречаются. Как знать: вечером приехала и ночью уедет!.. Но что с ней? Ожидание, тревога, страх, почти ужас охватили ее. «Эх, если бы рядом был Игорь!..» Проехали бараки, Людмила Константиновна опустила стекло, выглянула…

— Людмила Константиновна! — от этого голоса все всколыхнулось в Наташе. — Людмила Константиновна! — От медпункта с каким-то пузырьком в руке бежал Атахан.

— А он поправился! — вслух заметила Людмила Константиновна.

Наташа не могла пошевельнуться. А голос Атахана уже был рядом.

— Людмила Константиновна!

Машина стояла под фонарем, и, наверное, поэтому Атахан так встревожился, увидев кровоподтек на лице воспитательницы.

— Где вы так ушиблись? Немедленно в медпункт. Я провожу вас.

— Да нет, не больно, — трогая свой лоб, ответила Людмила Константиновна и, на удержавшись, потянулась из машины, поцеловала Атахана в небритую щеку.

«Что это она его целует? Какой красивый! Как изменился! Вот он какой!» — с неожиданной радостью и ревностью подумала Наташа, наблюдая, с какой нежностью помогает Атахан выйти из машины Людмиле Константиновне, почти вынося ее и осторожно опуская на землю.

— Павлик спит? Или ты ему по доброте душевной гулять так поздно разрешаешь?.. Что с тобой, Атахан? Отвечай! — Людмила Константиновна оперлась на его руку и подозрительно посмотрела на бутылочку с микстурой. Бутылочка поблескивала под фонарем.

— Выживет ли? Не знаю! — пошевелил он губами, и у Людмилы Константиновны болезненно сжалось сердце.

— Так это к нему врача вызывали?

Атахан не успел ответить.

Из машины выдвинулась рука с чемоданчиком, выскочила Наташа. Она поспешно поздоровалась и, не взглянув на Атахана, суше, чем хотела бы, спросила:

— Где он?

Наташа взяла на ходу из рук Атахана бутылочку с микстурой, внимательно прочла надпись на этикетке и с Людмилой Константиновной заспешила вслед за Атаханом.

Тут же, за бараком, была юрта. Дверь в юрту раскрылась и Наташа скорее поняла, чем разглядела: Павлик! В его руке был зажат рисунок Юльки. В свете керосиновой лампы рисунок казался выполненным черным карандашом, а Павлик — мертвым.

Миг — и Наташа у его раскладушки. Миг — и она ищет пульс. Ее колотит всю. Есть пульс? Или кажется? Какое робкое, замирающее биение! Мелькнула сумасшедшая мысль: держать за руку, не отпускать, тогда он не умрет! Но, присев на низкую узенькую скамейку, она уже открывала чемоданчик. Вот и шприц. Вот камфара. Она набрала камфару в шприц.

— Здесь доктор? — встревоженно заглянула в юрту жена главного механика. — Здесь доктор? Ее там очень, очень спрашивают.

Наташу поразила худоба ребенка. На мгновение почудилось, что это Юлька. Холодеющая ручонка…

Укол внутримышечный… Пульс? Пульс?! Пульс?!

Такой тишины Наташа не помнила в своей жизни. Ну же! Ее пальцы, лежа на запястье ручонки Павлика, молили, заклинали, вызывали пульс. «Если сочту до десяти, а пульса не будет, значит — все. Раз, два, Павлик, живи! Три, Павлик, прошу, умоляю! Четыре! Павлик, ты мне так нужен! Пульс! Пульс?» Теперь боялась поверить, боялась шелохнуться, чтобы не спугнуть его.

Рядом, закрыв глаза рукой, стоял Атахан.

Пульс! Пульс!! Пульс!!!

— Доктор! Там вас очень спрашивают!

Людмила Константиновна прильнула к Павлику:

— Это я… Людмила Константиновна!

Но мальчик лежал без движения.

Еще укол.

Ребенок задышал судорожно, но задышал! Что-то пролепетал в бреду.

— Доктор! Доктор! Вас очень спрашивают! — задыхаясь от спешки, с тревогой окликнула Наташу женщина.

Наташе показалось, что Павлик оживает, приходит в себя. Тут ее еще тревожней и настойчивей окликнули снова. Захватив с собой чемоданчик с инструментами, она вышла из юрты. Жена главного механика — полная, дородная, с гордой, высоко посаженной белокурой головой, с двумя кольцами на безымянном пальце левой руки, взяла Наташу за локоть и повела по улице:

— Тут вас опять спрашивали.

Она с недоверием покачивала головой, говорила, что, мол, этих людей она знать не знает и ведать не ведает.

Наташа еще душой была с Павликом. Поэтому, не слушая ее, ускорила шаги и вошла в темный тихий домик.

Ее взяли за левую руку чьи-то безвольные потные пальцы:

— Идем!

Жена главного механика постояла у парадного, прислушиваясь к удаляющимся шагам и поправляя кольца, опять покачала головой.