Елена Коронатова - Бабье лето [повесть и рассказы]

Шофер, высокий, здоровенный парень, изо всех сил старался вести машину осторожнее. Свет фар скользил по черным лужам и развороченным жирным бороздам грязи. То и дело фонтаны воды и комья грязи вылетали из-под колес, обдавая стены кабины, кузов. Дождь барабанил по крыше кабины. По темным стеклам сбегали мутные струи.

— Ну и погодка, пропади она пропадом, — проговорил шофер.

Василий Иванович не отозвался. Надо во что бы то ни стало сохранить ощущение бодрости… И ничего с ним не должно случиться. Ни-че-го!

Шофер искоса поглядывал на сосредоточенное лицо старого доктора. Не каждый день приходится возить таких примечательных пассажиров. О нем и в газетах столько раз писали и портрет печатали. «А худой, высох весь, — думал парень, вглядываясь в тонкий, заострившийся профиль доктора. — Болен же, видать, сильно, а вот поехал…» Очень хотелось поговорить. Но о чем? Может, побеседовать о лечении: у шофера Саши есть свои мысли по этому поводу. Эх, была не была!

— А вот у нас, я так полагаю, неправильно лечат…

Василий Иванович с любопытством повернул голову к шоферу. Лицо у парня энергичное, скуластое. Чистый лоб. Глаза умные, с прищуром — привыкли в дали вглядываться.

— Вот как? Ну и чем же неправильно?

Саша испугался, уж не обидел ли он старого и заслуженного человека.

— Да я не про вас лично, а вообще! Конечно, я, может, и не понимаю, надо же иметь специальное образование. Но я так кое-что считаю неправильным… когда… — Саша окончательно смешался.

— А вы не стесняйтесь, молодой человек, — подбодрил Василий Иванович.

У шофера на щеках и крутом лбу появились красные пятна.

— Вот разве годится такое лечение, хотя бы, к примеру, отрезать у живого человека руку. У моего дружка, шофера, так получилось. С пустяков началось. Расковырял как-то, а ему тяп — и вся недолг а . Надо ее лечить, а не отрезать.

— В принципе верно, — согласился Василий Иванович.

Саша осмелел.

— И вообще раньше меньше всяких болезней было. Меньше народу помирало.

— Когда раньше? До войны?

— Зачем до войны? Еще до революции.

— Вот это неправда. Неправда! Ну-ка, напомни мне. Сколько у вас в деревне детей в прошлом году умерло?

Простодушное лицо Саши выразило явное удивление:

— А зачем им помирать? Все живы…

— Бесспорно, детям незачем умирать, — усмехаясь, согласился Василий Иванович. — Но а все же, не припомнишь?

— Никто не помирал.

— Ну, так вот что, голубчик, а в Гусеневке… так, кажется, ваша деревня раньше называлась?

— Точно.

— В этой самой Гусеневке, — продолжал Василий Иванович, — в тысяча девятьсот тринадцатом году похоронили семнадцать детей. Только за один год.

— А кто их считал? — недоверчиво спросил Саша.

— Я считал. Специально запись вел. Понятно?

В десятках и сотнях таких же Гусеневок ребятишки умирали как мухи и от болезней, от недоедания, от недосмотра.

Саша взглянул на восковое лицо с острой, клинышком, бородкой. «Дурак я, — мысленно обозвал он себя. — С кем взялся спорить? Он, поди, решил: вот какой умник выискался?!» А Василий Иванович между тем подумал: «Славный парень. Сам-то он, наверное, про болезни знает понаслышке. Здоровяк».

Внезапно машину сильно тряхнуло. Василия Ивановича резко подбросило на сиденье. Саша виновато оглянулся:

— Не ушиблись?

— Ничего…

— Тут уж такая дорога, — извиняющимся тоном сказал шофер и добавил: — Не дороги, а пороги.

Василий Иванович сжался и утонул в широком пальто. Когда в следующий раз тряхнуло, Саша протянул руку и осторожно прижал его к сиденью.

Машина мчалась, вихляя по ухабам, дребезжа пустым кузовом и разбрызгивая грязь. Дождь перестал. В прогалинах между тучами нет-нет да проглядывала мутная луна. И тогда были видны пустынные поля с черными скирдами хлеба и одинокими, исхлестанными ветрами и ливнями, теперь уже никому не нужными шалашами. Свет фар вырывал из мрака тонкие придорожные осинки с уцелевшими кое-где на оголенных ветвях медными листьями. Луна, как бы конфузясь за унылый осенний пейзаж, снова пряталась за растрепанные космы туч.

Мысли, подобные обрывкам туч, одолевали Василия Ивановича. Нет, не упомнишь всех дорог, никем не меренных, не считанных, по которым он проехал и прошел. В зимнюю стужу и осеннюю непогодь ободряло сознание, что его ждут, он — необходим, он несет людям надежду. Так, вероятно, ждут его и сейчас! Успеть бы…

А ведь, может быть, его сегодняшний путь — последний. Неожиданно в памяти всплыли слова романса дней его юности: «…Не для меня придет весна, не для меня Буг разольется…» «Что за чушь», — подумал Василий Иванович. И все же в этом году он все чаще и чаще, делая что-нибудь, думал: это в последний раз. Покупает книгу, и вдруг мелькнет грустная мысль — прочесть уже не успею. Кстати, нужно будет завещать библиотеку больнице. Надо будет кроме того…

Из раздумья Василия Ивановича вывела внезапно наступившая тишина. В чем дело?

Заглох мотор, машина остановилась. Саша тихонько выругался и вылез из кабины. В открытую дверь были видны купы кустов. Смутно белел ствол березы. Шофер долго возился с мотором. Когда наконец его рослая фигура вынырнула из темноты и он зажег спичку, чтобы прикурить, Василий Иванович, увидев красное от ветра, расстроенное лицо, понял: что-то случилось.

— Все! — мрачно заявил шофер. — Теперь долго не выберемся.

— То есть как это не выберемся? — встревожился доктор.

— Да так! — Саша сокрушенно вздохнул. — Придется подождать.

— Ждать нельзя! — решительно проговорил Василий Иванович. — Сколько до деревни?

— С километр будет…

— Я пойду. Повороты есть?

— Один только, за мостиком вправо. А там уж и огни видать.

Василий Иванович тяжело выбрался из машины и, с трудом переставляя онемевшие ноги, сделал несколько шагов.

— Как же вы? — испугался Саша. — Погодите маленько. Может, кто подъедет. — Он даже схватил за рукав доктора.

— Нет уж, позвольте, я не имею права терять времени.

Василий Иванович отстранил руку Саши и пошел навстречу темноте и ветру.

Ноги скользили и разъезжались в грязи. Он шел, ступая наугад. Сначала все было тихо. Потом Василий Иванович услышал громкий свист, на свист откликнулись. Через несколько минут до него донеслись приглушенные голоса. Затем все смолкло. Вскоре позади в грязи зачавкали торопливые шаги. Когда Саша поравнялся с ним, доктор сказал:

— А вдруг кто машину уведет?

— Черт ее теперь с места сдвинет! — зло отозвался шофер. — Я попросил ребят знакомых с фермы приглядеть.

Шли молча.

Где-то лаяли собаки. Деревья, растущие по обочинам дороги, печально шумели. Было свежо и пронзительно сыро. Припустил дождь, сгущая влажную чернильную тьму. Холодные струйки скатывались со шляпы за воротник. Василий Иванович, тяжело дыша, с трудом поспевал за Сашей. Было такое ощущение, что долгую ночь напролет плетется он по изнурительной дороге и не будет ей ни конца ни края.