Елена Коронатова - Бабье лето [повесть и рассказы]

Поставив на стол крынку, обвязанную чистой тряпицей, не поднимая глаз, заговорила:

— Вот принесла. Тут лекарство. Сама варила. Не подумай, что какие-нибудь травы или еще что. Тут столетник, какао, масло, мед. Ну и — ясное дело — нутряное сало. Свиное. Все свеженькое. Своими руками делала. Ты не сомневайся. Валюшку свою от затемнения легкого вылечила.

— Да на что мне твое лекарство? — изумилась Марья.

Клавдия, краснея всем лицом, как обычно краснеют рыжие, стала упрашивать Марью отнести лекарство жене Матвея.

— Вреда не будет, а может, ей полегчает, — говорила она, смущенно поглядывая на подругу.

Марья долго с каким-то удивлением рассматривала гостью, а потом спросила:

— Жалеешь ее?

— Жалею, — тихо проговорила Клавдия и, помолчав, еще тише добавила: — А его еще боле жалею. Только не говори, что от меня… Узнают, могут не принять.

Четыре года тайком от Геннадия Клавдия варила свое снадобье для жены Матвея. Марья сдержала свое слово. Так до сих пор Матвей и считал, что жене его помогала бригадир.

Марья теперь не избегала встреч с подругой. Но и не искала их. Вот почему ее приход, после многолетнего перерыва, удивил Клавдию. Она только что прилегла. Весь день заготовляла на солнцепеке кизяк и порядком устала.

— Хвораешь? — спросила Марья.

— Есть маленько. Голова болит.

Марья, полная, крупная, легко ступая, обошла горницу. Постояла у комода, разглядывая развешенные над ним фотографии в рамках, и присела подле кровати.

Клавдия от той же бабки Клуши слышала, что всех на селе «мобилизовывают» (так выразилась бабка) на полевые работы.

«Так вот просто небось не приходила», — подумала Клавдия. И спросила с вызовом:

— Уговаривать пришла?

— А что тебя уговаривать: ты не девка, а я не парень, — добродушно отозвалась Марья и уже веселее добавила: — В гости пришла. Думала, ты меня попотчуешь своими соленьями-вареньями. Когда-то ты на них мастерица была.

Клавдию, как ветром, с постели сдуло. Забыв про жалобы на хворь, она бегала из кладовой в погреб, из погреба в горницу. Покрыла стол до блеска наутюженной скатертью. Поставила редис, только что с грядки, свежий сыр, жареную домашнюю колбасу, курятину. Сохранились с прошлого года маринованные помидоры и моченые яблоки. Нашлась и непочатая бутылка густой вишневой наливки. Пусть поглядит подруга, как она живет, и ведь ни к кому занимать не ходит и колхозу не кланяется.

Клавдия разрумянилась, на висках и на лбу прилипли колечки рыжих волос. И ее карие, с желтизной, широко поставленные глаза тоже казались рыжими. Верхняя пуговка на блузке расстегнулась, обнажив крепкую белую шею, по-девичьи упругую грудь. Оживление преобразило Клавдию. Улыбка, приподнявшая уголки ее еще свежего рта, удивительно молодила ее.

Клавдия приметила: гостья то на нее посмотрит, то в зеркало заглянет.

— На два годочка я тебя постарше, а к тебе не приравняешь, — тихо, будто вслух подумала, произнесла Марья.

— Кажется это тебе. Ты теперь раздобрела.

— Какое там кажется, — вздохнула Марья. — А толстею потому, что старею. Вон сколько морщин, и седина пробивается. — Марья отвернулась от зеркала и, еще раз оглядев подругу, сказала: — Ох и красивая же ты баба!

— Ну, ты уж скажешь, — с довольным смущением отмахнулась Клавдия. — Уж какая красота, годы не те.

— Не те, — грустно вздохнула Марья.

— Садись, Маруся, к столу. Уж извиняй за угощенье, чем бог послал…

Клавдия разлила по стопкам темно-красную душистую наливку.

— За что выпьем?

— А чтобы хлопцы не журились. — Обе засмеялись. — Хороша наливочка, — похвалила Марья.

Клавдии захотелось сказать что-нибудь приятное подруге.

— Нынче шла мимо твоих полей. Добрая у тебя кукуруза будет.

— Добрая, — согласилась не без удовольствия Марья. — Ох и попало же мне за эту самую королеву полей, по первое число попало!

— От кого?

— Да от самого секретаря райкома. Подзаросла маленько кукуруза-то. Ну и я прохлопала. Тут, как на грех, принесло начальство.

— Начальству что?! Лишь бы ругаться, — поддакивала Клавдия.

— Ну, не скажи, — Марья отодвинула тарелку с закуской, положив крупные, загорелые до черноты руки на стол. — Не скажи, — в раздумье повторила она. — Тогда секретарь райкома сказал: мне, говорит, Марья Власьевна, как шла зарплата, так и будет идти, сколько бы мы кукурузы ни получили с гектара. А вот они, колхозники, намного меньше заработают, если урожай будет никудышный. И не только те, что в полеводстве работают, но и животноводы пострадают. Животноводство нам без кукурузы не вытянуть, а меньше сельхозпродуктов — хуже горожанам. Вот, говорит, Марья Власьевна, какой круговорот получается. И все, мол, зависит от бригадирского глаза.

— Обидно, поди, когда вот так выговаривают, — посочувствовала Клавдия.

— Сперва-то, конечно, обидно, — согласилась Марья. — Ну, а после спасибо скажешь. Пусть и обидное слово, но ко времени — дороже похвалы. — Она улыбнулась, вокруг глубоко посаженных глаз лучиками собрались морщинки. — Я тогда сгоряча сказала: мол, если устарела, так можно бригадиром поставить кого помоложе. А секретарь спросил, сколько мне лет, да и говорит: «Сорок два года — баба ягодка». А ты говоришь, годы не те.

Обе женщины призадумались.

Каждая о своем.

Клавдия, вглядываясь в лицо Марьи, будто пытаясь что-то прочесть в нем, спросила:

— Скажи, Маруся, правду: тебе велели сдать в колхоз всю свою животину?

— Да кто мог велеть? — удивилась Марья. — Кому это надо?

Лицо Клавдии выразило недоверие.

— Может, и надо, чтобы другие вслед за тобой сдавали?

— Чудн а я ты, засмеялась Марья, — на черта мне сдалась эта животина. Овцы и коровы, сама знаешь, ухода требуют. Время на то нужно, а мне и так дня не хватает, от ночи еще кусок оттяпываю.

— Как же без своего молока, мяса жить? — допытывалась Клавдия, а сама думала: «Ой, что-то скрывает Марья».

— Много ли нам с Лидкой надо. А понадобится — в колхозе возьму. Скоро совсем одна останусь, Лида замуж выйдет.

— А Гришатка из армии вернется?

— Ну, милая, это еще два года ждать. Через два года и многосемейные посдадут свою скотину. Колхоз молоко нам навяливать будет. Я что скажу тебе, — Марья наклонилась к Клавдии, глаза ее стали озорными, какими бывали в молодости, когда сероглазая хохотунья Маруся придумывала очередную проказу над парнями. — Слышь, Кланя, я и огород задумала сдать.

— Как «сдать»? — не поняла Клавдия. Она живо представила себе огород Марьи. Не раз завидовала ей. Живет Марья на краю деревни. Всегда смогла бы прихватить земли, чернозем-то какой — удобрять не надо, уж она бы на месте Марьи давно так сделала. А тут вдруг «сдать»…

— Сдам землю в колхоз — и вся недолга! — Марья хлопнула по столу. — Нужда пришла возиться: полоть, поливать. Некогда мне. Знаешь, какое в бригаде хозяйство! Рядом с моей хатой ясли строят. Видела? Типовые. Так вот пускай на моем огороде ребятишкам садик посадят.