Борис Изюмский - Алые погоны

Мороз пощипывал лицо, и дежурный по училищу подполковник Русанов разрешил опустить наушники. На дворе еще темно. Свет электрических фонарей с трудом разгоняет предутреннюю мглу. Оркестр заиграл что-то веселое, и черные фигуры на плацу закружились в беге, высоко подбрасывая колени.

Зарядка стряхнула с Кошелева остаток сонливости. Он вместе с товарищами возвратился в спальню, заправил по-армейски койку и осмотрел ее, отступив немного назад. Видно, что-то ему не понравилось: он заново взбил подушку и осторожно пригладил края одеяла.

В коридорах пахло свежевымытыми полами, сырой глиной затопленных печей и, едва ощутимо, сапожной мазью.

В черных брюках с алыми лампасами, в белой нательной рубашке из тонкой байки, Кошелев пробежал в туалетную комнату — чистить ботинки.

Здесь, в стороне от подставки для чистки ботинок, Павлик Авилкин и Максим Гурыба натирали мелом пуговицы гимнастерок, Максим — прямо на себе, а Павлик, сняв гимнастерку, продевал ее пуговицы в дощечку, в которой была сделана прорезь, формой похожая на ключ. В круглое отверстие Авилкин проталкивал пуговицы, проводил их по тонкому каналу прорези и, собрав вместе, натирал мелом, поплевывая на жестяную щетку. Дощечка предохраняла гимнастерку от мела.

— Здорово, Кошель!

— Трудишься, Авилка?

— Видал, как блестят?

Пуговицы так и сияли, но Авилкин все тер их, пока они не стали теплыми.

Илюша навел глянец на ботинки, дружески ткнул Максима щеткой под ребро, получил сам щелчок по затылку и, пританцовывая, побежал в умывальную.

Там он снял рубашку, проворно схватил с общей длинной полки свою мыльницу, зубную щетку, жестяную коробку с порошком и протиснулся между товарищами к умывальнику с медными сосульками. Обвязав полотенце вокруг пояса, Илюша стал ожесточенно подбрасывать ладонью вверх сосульку, по которой стекала в пригоршни холодная вода.

Он фыркал, тоненько повизгивал и, растирая тело, выгибался, стараясь забросить ладонь подальше, к лопаткам.

Окончив умывание, Илюша Кошелев надел гимнастерку с алыми погонами, туго перехватил ее ремнем с большой бляхой, похожей на матросскую (только на этой была пятиконечная звезда), и заспешил в ротную комнату отдыха — там уже строились.

Светало, когда ребята младшей роты вошли в столовую и остановились у столов, выжидающе поглядывая на дверь. Ага, вот, наконец, и воспитанники первой роты заняли свои места. Круглолицый офицер выдержал небольшую паузу и скомандовал:

— Садись!

Малыши шумно задвигали стульями и, рассевшись за столом, начали озабоченно подтыкать салфетки за воротники.

— Какой у нас первый урок? — спросил Максим Гурыба у Илюши Кошелева, грея руки о чашку с какао и нетерпеливо сдувая пенку.

— А ты что, забыл? История… майор Веденкин.

— У-у-у!.. — тревожно протянул Максим. — Засыплюсь, если вызовет.

Из столовой первыми уходили старшие. Младшие стоя провожали их. Так заведено было с самого начала.

Майор Веденкин, как всегда, стремительно вошел в класс. Заметив на полу около доски кусочки мела, коротко приказал:

— Приведите класс в порядок, — и, повернувшись, опять скрылся за дверью.

Возвратившись через полминуты, он принял рапорт дежурного и, открыв журнал, стал перелистывать его худыми, тонкими пальцами.

Свой предмет Веденкин любил фанатично. На уроках рассказывал обо всем так, словно сам прибивал щит на врата Царьграда и успел рассмотреть при этом форму гвоздей, сам преследовал Мамая и захватил его шатер на Красном холме… Он так описывал ребятам великую битву за Сталинград, что они как бы воочию видели горящие фашистские танки, бесконечные вереницы пленных гитлеровских солдат, слышали торжествующий возглас наших наступающих частей: «За Родину! Вперед!» Маленькие сердца загорались гордостью и ликованием.

От взгляда майора ничто не ускользало в классе. Посмотрит внимательно — и рука суворовца сама тянется застегнуть пуговицу на рукаве, нахмурится — значит, надо убрать учебник с парты, а если выйдешь отвечать с грязными руками, обязательно отправит вымыть их.

Историк покорил ребят со второго урока, когда уверенно объявил:

— Ну-с, я уже знаю фамилии всех вас.

Секрет был прост. Веденкин в блокноте, с помощью воспитателя этого отделения капитана Беседы, составил план класса: начертил ряды парт и надписал, кто с кем сидит. Когда ему надо было вызвать кого-нибудь, майор незаметно заглядывал в план и безошибочно называл фамилию. Через несколько уроков он запомнил фамилию каждого. Класс же был потрясен тем, что историк «с одного раза узнал всех».

Немного позже Веденкин сказал:

— Я умею по глазам определять, кто не подготовил задание. Признавайтесь лучше сейчас же сами!

Это было уже слишком! Ребята недоверчиво заулыбались, хитро переглянулись: «Ну и майор, нашел чудаков — признаваться!»

— Не верите? — спросил Веденкин. — Я вам докажу… Суворовец Авилкин Павел!

Авилкин обреченно поднялся с парты. Лицо его побледнело, и от этого волосы казались рыжее обычного, почти красными.

— Не успел! — Его зеленоватые глаза беспокойно забегали. — Задачки решал, математик много задал.

— Суворовец Гурыба Максим!

— Я… книгу читал, — забормотал Максим, — о Батые… Из второй роты на один вечер дали. Честное слово, товарищ майор…

— Продолжать? — грозно повел глазами преподаватель, но ребята уже уверовали в его «чародейские» способности.

— Довольно! Довольно!

— То-то… Сегодня Авилкину и Гурыбе по единице не поставлю, а дальше — пеняйте на себя! Если что-нибудь помешало выучить урок, придите ко мне в перемену и честно скажите. Причина уважительная — вызывать не стану…

Рассказывая в учительской об этом рискованном эксперименте, Виктор Николаевич Веденкин, посмеиваясь, признался:

— Мог бы, конечно, ошибиться, — не угадать грешников. Но ведь они себя сами с головой выдают! Ленивый, если не готовил урока, прямо в глаза глядит, да еще и руку тянет. А если прилежный не успел выучить, — места за партой не найдет, руки не знает куда спрятать и краснеет, и бледнеет, глаза на учителя боится поднять.

Майор Веденкин перелистал классный журнал, обвел пристальным взглядом притаившихся ребят и медленно произнес:

— О Минине и Пожарском расскажет нам… — он сделал длительную паузу, — суворовец Самсонов Семен!

Сенька Самсонов — самый маленький и самый невнимательный в классе, с белыми, как у кролика, волосами на круглой головенке и такими же бровями и ресницами. Он всегда погружен в мир своих забот, в котором редко находится место заданному уроку. Он вечно роется в парте, пристраивает там какие-то хитрые дверцы, планки, собирает кривые гвозди, кусочки смолы, костяные ручки от зубных щеток и все это складывает в известном только ему одному порядке. Именно пристрастие к собирательству определило его прозвище — «интендант».