Лев Канторович - Полковник Коршунов

Левая рука опять остро болит. Нужно сильнее сжать пальцы. Тогда сильнее болит. Пусть болит. Только не потерять сознания…

Впереди движутся черные фигурки с ружьями наперевес. Нужно стрелять.

— Товарищ лейтенант…

Это повар. Заставский повар Кумешко. Почему он здесь? Он оставался на заставе…

— Почему вы здесь, Кумешко?

— Я пришел сюда, товарищ лейтенант… Разве я могу? Разве я мог не прийти?

— Ах, да. Правильно. Правильно, Кумешко. Это хорошо. Хорошо, что вы пришли.

Борис совершенно спокоен. Хорошее, боевое спокойствие.

— Здесь тоже жарко, Кумешко. Пожалуй, жарче, чем у вашей плиты.

Ребята засмеялись. Это хорошо, что ребята смеются. Даже Серебряков попытался улыбнуться. Бедняга Серебряков.

— Товарищ лейтенант… — Серебряков приподнялся и снова лег на спину. Изо рта у него пошла кровь.

— Лежите спокойно, старшина! Слышите? Вам нельзя шевелиться.

— Товарищ лейтенант! — крикнул Кумешко. — Они бегут сюда…

— Тише, Кумешко! Они уже четыре раза начинали бежать сюда. Мы уже почти привыкли. Кричать не нужно. Нужно лежать тихо и хорошенько целиться.

Пограничники отбили пятую атаку.

Андрей медленно спускался с горы. Он спускался к просеке. Он ставил лыжи боком к склону и боком спускался вниз.

В руках Андрей держал катушку. Провод разматывался и тянулся за Андреем. Провод не давал двигаться быстро. Андрей скрежетал зубами от нетерпения.

Выстрелы слышались непрерывно. Андрей напрягал слух. Иногда ему казалось, будто он слышит крики людей. Там шел бой. Там дрались пограничники и Борис. Они дрались там, они умирали там, а он, Андрей, должен медленно идти по лесу и осторожно разматывать провод!..

Провод ложился на ветки елей. С веток падали комья пушистого снега.

Потом Андрей услыхал, как что-то загрохотало на мосту. Что-то загремело на мосту, и несколько секунд было тихо, и снова повторился тот же звук, и опять тишина, и в третий раз загрохотало на мосту.

Андрей остановился. Он стоял на склоне горы у самой просеки. По просеке от моста шла дорога к границе. Дорога огибала гору. Андрей стоял и прислушивался, и вдруг он понял, в чем дело, швырнул в снег катушку с проводом и понесся вниз. Он низко присел, чтобы скорость была как можно больше. Из-под лыж летел снег.

На другой дороге Андрей повернул. Он так торопился, что не устоял на ногах и упал. Лежа, он отстегнул лыжи. Он вскочил. Он громко смеялся. Он побежал по дороге. Из-за поворота дороги быстро приближался мерный топот. Андрей бежал, и топот становился все громче и громче.

Потом из-за поворота дороги выскочили всадники. Андрей едва успел отбежать в сторону. Всадники неслись галопом. Галоп был просто сумасшедший. Впереди на гнедом жеребце скакал полковник. Снег летел из-под копыт. Всадники скакали ряд за рядом. Ряды мелькали перед Андреем. Лиц людей он не успевал разглядеть.

Потом из-за поворота дороги выскочила артиллерийская упряжка, и ездовые погоняли серых мохнатых коней, и кони храпели, и летели комья снега. Первая пушка пронеслась, и за ней вторая пушка на таких же серых конях, и третья пушка с серыми конями в упряжке.

Все это с грохотом, в облаке снега промелькнуло мимо Андрея.

Андрей стоял по колено в снегу и громко смеялся.

Борис был на грани обморока. Все время слегка тошнило, и серый туман упрямо застилал глаза. Левая рука нестерпимо болела, и Борис с трудом сдерживался, чтобы не стонать.

Были убиты повар Кумешко и еще трое бойцов.

Пограничники лежали молча.

Только Серебряков все время говорил. Он все время говорил и звал лейтенанта, и спрашивал — слышит ли его лейтенант.

— Да, Серебряков, да, я слышу тебя.

— Слышите, товарищ лейтенант? Мне очень нужно, чтобы вы слышали… Я хотел написать стихи… Я хотел написать про Кубань, и про войну, и про многое еще… Я хотел научиться писать хорошие стихи и тогда показать ребятам… Я боялся говорить, что я поэт… Вы слышите меня, товарищ лейтенант?

— Да, да, Серебряков. Я слышу тебя.

Только бы не потерять сознания!.. Опять серое облако лезет на глаза… Бедняга Серебряков… Спокойствие! Нужно много спокойствия. Хорошее, боевое спокойствие. Успеет ли Андрей? Сколько времени прошло с тех пор, как он ушел? Еще одной атаки нам не выдержать. Вот и все. Они собираются в атаку. Нам больше не выдержать, Андрей!.. Андрей — молодец. Он сделает все, что нужно. Опять серое закрывает глаза. Только бы не потерять сознания до конца. Выдержать все до конца. В бою нужно обязательно выдержать все до конца и еще хорошее, боевое спокойствие.

— Я слышу тебя, Серебряков. Ты еще напишешь хорошие стихи. Я не знаю, как пишут хорошие стихи, но ты напишешь. Я слышу все, что ты говоришь…

Что-то неслышно пронеслось в воздухе. Что-то пронеслось над головами… Потом удар… снег полетел вверх, и очень громкий удар…

Только не потерять сознания!..

Еще один удар. Еще один удар…

Черные фигурки движутся по снегу. Они движутся, — значит атака, значит конец. Конец. Вот и все.

— Товарищи!..

Черные фигурки бегут по снегу, и все время бьют эти удары, и снег взлетает наверх, и дым, и опять удары, и удары, и удары, и что-то проносится в воздухе.

— Спокойствие, товарищи! Хорошее боевое спокойствие…

Кто-то наклонился над ним. Он не видел, кто это. Он почти ничего не видел. Серое облако налезло на глаза.

— Ты вернулся, Андрей… Пора, Андрей… Сейчас конец. Я видел, как они двинулись. Я ясно видел, как они двинулись… Раз они двигаются, значит — это атака. Мы выдержали до конца. Теперь конец. Вот и все. Прощай, Андрей. Сегодня мы третий раз прощаемся с тобой. Теперь конец… Я знал, что ты сделаешь все… Они все равно не пройдут, Андрей… Взрывай мост!..

— Несите его осторожней, — сказал полковник.

Ночью была метель.

К утру стихло. Дозорная тропинка была припорошена свежим снегом.

Из-под лыж взлетала белая пыль, и обнажался старый след. Было холодно.

В лесу шел дозор: двое пограничников.

Они в полушубках, валенках, теплых рукавицах и шлемах. За спинами винтовки.

Шли медленно, внимательно смотрели по сторонам.

Глаз привычно отмечал все на пути.

Вот гнилое, обломившееся дерево. Сейчас тропинка повернет налево.

Вот старая ель. Здесь летом разветвляются дороги. Несколько молоденьких сосен теснилось возле толстого ствола. Но вокруг намело огромные сугробы, и только зеленые верхушки колючими крестиками высовывались из-под снега.