Лев Канторович - Полковник Коршунов

Потом пришли двое штатских из их купе, — они ходили в вагон-ресторан, а летчик и Анна не пошли, чтобы остаться вдвоем. Штатские принесли две бутылки вина, и сразу открыли вино, и начали пить за здоровье Анны, и наперебой ухаживали за ней, а летчик все еще хмурился, и Анна даже подумала — уж не обидела ли она его… Но летчик вдруг засмеялся и предложил выпить за здоровье пограничника — мужа Анны. Все выпили и попросили Анну рассказать про заставу и про Забелина, и Анна стала рассказывать. Наверное, получился интересный рассказ, потому что штатские и летчик сидели тихо и внимательно слушали. Поздно ночью стали укладываться спать. Мужчины вышли из купе, чтобы Анна могла раздеться. Она быстро разделась и легла.

Засыпая под стук колес, она думала о заставе, и многое ей показалось совсем другим, чем раньше, и многое было интересней и лучше, чем она думала, и, может быть, она даже немножко скучала по заставе… по «нашей заставе»… уже на четвертый день она скучала, правда, совсем немного, чуть-чуть…

Она вышла из поезда в родном городе и сразу увидела маму и отца. Она подбежала к ним и обняла их, и мама даже немножко поплакала.

От вокзала до дома шли пешком. Улицы очень-очень знакомые, маленькие и кривые, и милые, и ужасно приятно чувствовать, что ты дома. Многие прохожие узнавали Анну, здоровались с ней, и приходилось останавливаться и рассказывать. Все спрашивали про границу и про Забелина, а отец очень гордился и говорил всем, что муж дочери настолько занят, что даже отпуска ему не дают, и вот она одна приехала навестить стариков и потом снова уедет домой, к себе на границу. Он так и говорил: «домой на границу».

Анна снова вспомнила заставу и как пахнет пыльная гимнастерка Забелина лошадью и кожей ремней.

Анна подумала, что вот все здесь ничего не знают о границе, не знают основного, самого главного, а она, Анна, жена лейтенанта Забелина, знает, и поэтому она совсем другая, чем все в этом городе, который стоит очень далеко от каких бы то ни было границ, а застава, «наша застава», на другом конце огромной страны.

Дома Анна помылась с дороги, переоделась в крепдешиновое платье, оранжевое с белым горошком, и сама себе показалась очень хорошенькой. Отец пошел в сад и принес корзинку яблок. Анна вдруг почувствовала себя маленькой, и вот она дома, и мама уговаривает ее как следует кушать, и ей не хочется обедать, а хочется есть яблоки. Только яблоки. Кислые и твердые антоновки…

Потом пришла Люба Стригина, и они обнялись и поцеловались, и наперебой стали рассказывать все-все, что произошло с ними с тех пор, как они расстались после школы. Потом Анна показала Любе свои платья, и Люба сказала, что очень миленькое темно-синее, но лучше всех оранжевое с белым горошком, только рукава теперь шьют немножко не так. Потом Люба шепотом сказала, что пусть Анна обязательно придет в сад, потому что Толя тоже придет туда, он до сих пор помнит Анну, — он сам говорил. Он уже техник, хорошо зарабатывает и так танцует, так танцует…

В саду стояли белые столбы со стеклянными шарами. Разноцветные лампочки висели над главной аллеей. Боковые дорожки уходили в темноту, и ветви старых берез неясно чернели вверху, и над березами — звезды. Небо бледное, и звезд мало, и они совсем не такие яркие, как там, на «нашей заставе».

К Анне подошел высокий молодой человек в пенсне. Она сразу узнала Толю. Он предложил пойти на танцплощадку, и, когда они танцевали, он сказал, что Анна стала еще интереснее, и что им надо поговорить наедине, и что он страдает… В перерыве Люба Стригина подбежала к Анне, поцеловала ее в щеку и спросила: «Ну, как?» Анна сказала, что никак, и Люба обиженно пожала плечами и убежала, стуча каблуками по дощатому полу танцплощадки.

После танцев Толя повел Анну в самый темный угол сада. Там было сыро и пахло мхом. Толя сказал, что никогда не простит Анне, что она не сдержала слова, не исполнила клятвы. «Помните, вы клялись мне в любви до конца, до смерти, вот здесь, на этой скамье?..» Анна слушала молча. Неужели правда она говорила этому чужому человеку что-то такое? Он совсем чужой и даже не симпатичный. Ей только интересно было посмотреть на него теперь, через столько лет. Почему-то она вспомнила о летчике и о том, как он предложил выпить за здоровье Забелина. Она подумала о Забелине и улыбнулась в темноте.

— Мне холодно, — сказала она и встала. — Мне холодно и скучно то, что вы говорите…

Толя вскочил и очень смешно ухватился пальцами за стекла пенсне, и Анна громко засмеялась и пошла к главной аллее.

Он шел сзади и обиженно говорил что-то, только Анна не слушала и смеялась, и думала о Забелине. Сейчас он, наверное, сидит в своей комнате на заставе, и тускло горит лампа на столе. За окном черное-черное небо, и шакалы визжат где-то близко. Забелин, наверное, пишет, и лицо у него сосредоточенное и губы он слегка выпятил. Воротничок у него на гимнастерке, наверное, очень грязный…

На главной аллее Анну окружили старые знакомые, сверстники по школе. Все просили, чтобы она рассказала о границе, о муже, и Анна рассказывала про заставу и про бойцов. Анна вспомнила проводника Джамболота и рассказала о нем. Она сама удивилась тому, что проводник Джамболот в ее рассказе получился храбрым и добрым стариком.

Она удивилась, но ей было приятно, что так вышло, и она сказала:

— Я очень люблю Джамболота. Мы с ним большие друзья…

Про Забелина Анна ничего не рассказывала, но она все время думала о нем.

Провожать Анну пошел Митька Костенко, тот самый, который в школе был таким хулиганом. Теперь он работал слесарем в маленькой артели по ремонту примусов. Он шел рядом с Анной и молчал всю дорогу. Только возле самой калитки он сказал:

— Ты скоро вернешься на заставу?

— Конечно, — сказала Анна. — Я приехала только… только на пять дней…

Он остался стоять перед калиткой. Анна бегом побежала по саду. Когда она поднималась по лестнице на веранду, она услышала Митькин голос.

— Хорошо, — говорил Митька. — Очень это хорошо.

— Что тебе надо? — ответил чей-то приглушенный, запинающийся голос.

Анна прислушалась. Ей показалось, что это Толя.

— Отлично, — нарочно громко сказал Митька. — Бегать сюда наладился? Дорожку протаптываешь?

— Отстань!..

— Хорошо. Отстану. Но если еще раз увижу тебя здесь или если будешь к Анюте подкатываться…

— Тише ты…

— Ах, тише? Хорошо, — гремел Митька, — я тебе тишину устрою… Вон отсюда. Понял?..

Анна засмеялась и вбежала в дом.

Она легла на кровать в своей комнате, в той комнате, где она жила с самого детства, в милой своей детской. Она все еще смеялась и так и уснула с улыбкой. Ей снились застава и Джамболот. Джамболот ел яблоко и причмокивал языком, и улыбался ласково-ласково, а потом пришел Забелин и сказал «яблоки», и голос у него был такой, будто внутри у него что-то раскололось…