Сергей Снегов - В глухом углу

На исходе сентября была закончена планировка площадки и выкопан котлован. С тачкой покончили, на очереди стояли кирпичные работы. Вася задумал отпраздновать торжественное событие. Он упросил киномеханика показать вне графика только что привезенную картину и поспешил собрать бригаду. Товарищи послали его к черту.

— Выключи болтовню, я сплю, — проворчал Леша, скрываясь под одеялом.

— Я тоже поехал, — сказал Миша, зевая. — Пока, до утра!

Игорь не соглашался и не отказывался, но, поглядев на его апатичное лицо, Вася обругал приятелей старичками. Он пошел в кино один. На дворе лил дождь, Вася промок. Постояв в фойе, он махнул на картину рукой и побежал под дождем назад — одному было скучно развлекаться.

Дождь шел и днем. Небо завалило тучами, тайга пропала в серой пелене воды, под ногами чмокала глина. Доски тротуаров стали скользкими, уже не один Виталий валился в грязь. Перед концом работ он сказал, исподлобья — чтоб не подставлять лицо дождю — поглядывая на небо:

— Начались погожие денечки! У предков под крылышком веселее. Удивляюсь, какого шута меня потянуло в эту дыру?

Под вечер солнце осветило омытую тайгу и помутневшую Лару. Из леса ринулся гнус, задымили потушенные дождем костры. Репродуктор разнес над площадкой сообщение, что сегодня в конторе выдается зарплата.

У большинства это были первые деньги, заработанные собственным трудом. Девушки еще соблюдали степенность, но парни помчались сломя голову. Игорь сжимал в руке пачку кредитных билетов, они жгли ладони, нужно было немедленно истратить хоть часть их.

— В магазине появилась наша родная московская антигриппозная белоголовочка, — порадовал товарищей Георгий. — Окропим столичными градусами древнюю таежную землю.

— Обойдемся и без отравы, — сказал Леша. — У тебя чуть что — заливон.

— Да ты пил беленькую? — допытывался Георгий. — Знаешь, что это такое?

— Что ты пристал? — рассердился Леша. — Пил, разумеется. Не понравилось — и все!

Светлана с Валей тоже обсуждали, как лучше потратить первые деньги.

— Треть я пошлю отцу! — воскликнула Светлана. — Это будет просто великолепно! Мы ведь поссорились при отъезде. Он кричал, что я без него погибну: «Нашкодишь, обратно не просись!» А тут перевод, как снег на голову!

Игорь думал о маме. Он предупредил, что писать не будет, она услышит о нем из газет, от этого он не отступится. Но скоро газеты о нем, видимо не заговорят. А деньги покажут маме, что жизнь разворачивается по плану. И помощь все-таки, она потратилась на его поездку, к казенному авансу столько же своих приложила.

Георгий Внуков был, вероятно, единственным, кто не нашел в новой жизни больших трудностей. Он поменял одно место жительства на другое, вот и все. И он не мог бы сказать, что комната в бараке на обрыве Лары ему нравится меньше, чем подслеповатая клетушка в деревянном домике у Москва-реки, недалеко от южного порта столицы. Георгий со смешком вспоминал приятеля, оставшегося в Москве. Приятель проживал с родителями в самодельном деревянном кубе, воздвигнутом на бывшей Новоспасской колокольне — квартиру так и называли: «ящик». С колокольни, правда, открывался великолепный обзор на Кремль, Замоскворечье и высотные дома, со всем этим было непросто расстаться. В хорошую погоду приятель, сидя на карнизе, болтал ногами над расстелившимся внизу миром. Провожая Георгия, он предсказал: «Через месяц ты вернешься. С дороги давай телеграмму, я постелю на койку свежее белье, чтоб было где перебедовать, пока твои старики примирятся с возвращением». Георгий написал приятелю насмешливое письмо, ругал его колокольню и хвалил свои кедры и сосны, в конце звал к себе: «Лара почище Москвы-реки, в этом не сомневайся, а ноги в комнате можно вытянуть без страха, что въедешь кому-нибудь в рыло!»

О работе он в этом письме не упоминал. Работа была как работа, восемь часов у слесарного верстака, точно такую же он тянул в Москве. Но работа оказалась не такой. Ее надо было не «тянуть», а производить, прикладывая руки и голову. Вскоре начались неожиданности, и это были неожиданности приятные.

Начальник мастерской сказал Георгию:

— Руки у тебя, Внуков, хорошие. Рук — мало. Без мозгов в глуши не уйдешь, тут не конвейер — повторять одно движение. У ребят в штольне с электровозом нелады — помозгуй с ними.

Георгий пытался отделаться от нового задания.

— Я же не электрик.

— Знаю, что не электрик. Потеплее оденься — под землей холодно.

Георгий сложил в сумку инструмент и отправился в штольню. На земле раскидывался широкий день, под землей было сыро и мрачно. Собственно, это была не штольня, а уклон, он уходил полого вниз, в центр горы — где-то там, в морозной глубине, лежало рудное тело, к которому пробивались проходчики. Георгий еще никогда не был под землей, он не торопился, с любопытством осматривался. Огромный коридор, скудно освещенный лампами дневного света, терялся в туманной дали, он был проложен в сплошном диабазе, монолитной породе, не требовавшей специального крепления — голый камень стен и потолка мерцал зеленоватыми огнями. Георгия захватило мерцание камня, оно было сумрачно и ярко, он даже не догадывался, что возможен такой удивительный блеск. «Самоцветная стена», — думал он, поглаживая рукой мокрый диабаз. По камню тонкими пленками стекала вода. «Вот бы к нам в метро — почище уральских мраморов!» А потом его заинтересовало понижение температуры. Чем глубже он опускался, тем становилось холоднее, вскоре на стенах засверкал иней, потом показался мутноватый лед, скоплявшийся в углублениях и неровностях. Георгий учил в школе, что в глубинах земли жарко. Он припомнил, что температура в среднем возрастает на градус при погружении на тридцать три метра. Он не знал, на сколько углубился, на сотню метров или на три сотни, но вместо тропической жары встретил полярный холод. Всего в получасе ходьбы от этих мест сияло последними днями лето, тут вечно царствовала угрюмая зима. «Здорово, просто здорово!» — твердил он, любуясь клубами вырывавшегося изо рта пара.

Была еще причина, почему он не торопился к неисправному электровозу. Георгий побаивался неожиданно навязанной работы. В колонии он научился неплохо слесарничать, но и только. На заводе он шел в средних — в Москве умением не удивишь. Но здесь ему не хотелось оставаться средненьким. Не так уж трудно обогнать работавших рядом с ним слесарей, про себя он решил обязательно это сделать. Проклятый электровоз покажет теперь всем, что в сущности он мало что знает и меньше того — умеет.

У электровоза, застрявшего недалеко от забоя, возились два рабочих. Состав из десяти доверху нагруженных вагонеток был затянут инеем и льдом — видимо, авария произошла давно.