Сергей Снегов - В полярной ночи

В костер было свалено все, что могло гореть, — обломки бочек, разбитые весла, фанерные ящики и плотный белый мох ягель, покрывавший берега реки. Но костер исходил едким дымом, не давая пламени. Три человека — пожилая женщина, закутанная в платки и шали, девушка с усталым лицом и светлыми детскими глазами, дрогнущая в легком осеннем пальто, и мужчина лет сорока, хмурый и неприветливый, — молча смотрели, как четвертый спутник, заросший густой рыжеватой бородой, в сапогах и коротком пальто, с ожесточением дул куда-то в недра костра, кашляя от вырывавшегося навстречу дыма.

В стороне, метрах в тридцати, разгружались две баржи недавно пришедшего каравана. По трапу, наспех сколоченному из случайных досок и скрипевшему при каждом шаге, тащились люди, нагруженные мешками и ящиками. На песчаном берегу, рядом с серой водой исполинской реки, выстроились правильные четырехугольники сложенных грузов, и около одного из них стоял человек в дохе, с винтовкой в руках.

Широкая волна с шумом набегала на берег и, быстро спадая, шипела в песке. В воздухе крутился крупный мокрый снег.

— Сентябрь! — строго сказал хмурый человек. Он поднял широкоскулое маловыразительное лицо и неприязненно посмотрел на мутное небо и на безбрежную в снежном тумане реку. Помолчав, он повторил осуждающе: — Начало сентября, а снег. Ад, а не климат!

Женщина вздохнула, а тот, что раздувал костер, выпрямился и оглянулся. У него были темные, полные сумрачного веселья глаза, лицо его в разговоре мгновенно менялось, было то жестким, то внимательным и добрым, то вдруг становилось злым и ироническим. Девушка мельком взглянула на это подвижное, сразу запоминавшееся лицо и отвернулась — ей не хотелось, чтоб ее взгляд заметили.

— Это еще ничего, — сказал он с мрачной издевкой. — Наука точно установила, что ад не здесь. Это только преддверие, небольшое курортное отделение ада — для грешников, которые не могут вынести основного расписания вечных мук. Конечно, раки здесь не зимуют и Макар сюда телят не гонял, но человеку выжить можно.

На трапе появился грузчик с большим ящиком на плечах. Сгибаясь и пошатываясь, он шел медленно и неуверенно, и от этого сходни раскачивались еще сильнее.

— Упадет! — уверенно сказал человек, раздувавший костер, и, приставив руку ко рту, крикнул: — Ходи веселее, милок! Не задерживайся!

Но грузчик уже сделал неверный шаг, быстро и неудержимо наклонился в сторону и на мгновение повис над рекой. Потом он разжал руки, и ящик с плеском упал в воду.

Сейчас же из-за склада, установленного на берегу реки, ругаясь и размахивая руками, побежали к трапу два человека. Один был лет тридцати, высокий, гладко выбритый, в военной шинели и фуражке. Другому, толстому и неряшливому, было под пятьдесят. Они кричали на грузчика и грозили ему, а он молчал, вытирая рукой пот с лица.

— Я прошу вас, товарищ Парамонов, установить за этим типом особое наблюдение, — быстро, отрывисто, словно отплевываясь, говорил толстый, пряча злое лицо с желчно искривленным ртом в бобровый воротник. — Он мне не понравился еще при погрузке. И потом — знаю я эти штучки! Сегодня похоронил на дне ящик консервов, через месяц вытащит его баграми — и будь здоров, сыт всю зиму.

— Будет исполнено, товарищ Зарубин! — по-военному четко ответил Парамонов.

Они подошли к костру и молча кивнули. Люди у костра ответили таким же молчаливым приветствием. Зарубин присел на корточки, стащил перчатки с рук и сунул пальцы прямо в костер. Пальцы были красные, опухшие, и по тому, как настойчиво он совал их прямо в белый удушливый дым и с каким наслаждением вдыхал горький, тепловатый воздух, перемешанный с дымом, все поняли, что он давно уже не видел ни огня, ни теплой комнаты.

— Разрешите внести маленькое рационализаторское предложение по разгрузке, — насмешливо проговорил человек, раздувавший костер. — Гарантирую внушительную экономию при незначительных капитальных затратах.

— Говорите, — коротко бросил Зарубин, не поднимая головы от костра.

— Предлагаю взять десяток обыкновенных досок, желательно крепких, аккуратно сколотить их гвоздями и поставить вместо этого летучего мостика. Ускорите темпы разгрузки, сохраните в целости ваши консервы И не будете подвергать опасности жизнь людей. .

Зарубин встал и с силой ткнул ногой тлеющую мокрую клепку от бочки, выпавшую из костра. Людям, стоявшим у костра, показалось, что он начнет сейчас грубо браниться. Он сдержался, слова и голос его были невеселы, но не злобны.

— Для человека с высшим образованием, товарищ Седюк, и для сентября месяца тысяча девятьсот сорок второго года ваше предложение несвоевременно и не обнаруживает технической смекалки, — сказал он неожиданно печальным голосом. — Вот внесите предложение, как обойтись совсем без леса, а эти доски освободить для строительства дома, в котором вам же придется жить, и цеха, в котором вы будете работать, — и мы такое предложение охотно примем. Мы должны были получить по правительственной разнарядке тринадцать тысяч восемьсот кубометров пиленого леса, а вместо этого получили три тысячи пятьсот кубометров всякого некондиционного гнилья.

— Как же вы думаете обойтись? — все так же насмешливо улыбаясь, спросил человек, названный Седюком.

Зарубин пожал плечами.

— Под Сталинградом еще труднее, — пробормотал он, снова погружая руки в костер. — Придется как-то выкручиваться.

Он отвернулся, словно показывая, что говорить больше не о чем. Но собеседник его, похоже, был человек общительный и не считал беседу оконченной.

— Кто-нибудь из вас слушал сегодняшнюю сводку? — спросил он.

— Бои у Сталинграда, в районе Новороссийска, ожесточенные бои у Ржева, бои за переправу у Моздока, — ответил Парамонов.

— Вчера была такая же сводка, только без Ржева, — заметил Седюк. — Теперь скажите мне вот что: откуда вы меня знаете?

— Третий день трезвонят по телефону, — устало проговорил Зарубин, не отрываясь от костра. — Похоже, все наше строительство на вас клином сошлось. Запрашивают из проектного отдела, из мехмонтажа, из строительного управления, референт начальника комбината, даже из техснаба и учкомбината. Описывают наружность, особые приметы, только что любимых кушаний не сообщают. Впрочем, я нашел бы вас и без этих примет. Кстати, познакомимся, товарищи. Я — Зарубин, Иван сын Михайлов, заместитель начальника комбината по снабжению, сейчас организую выгрузку и отправку в Ленинск грузов и пассажиров. Вы — Турчин, Иван Кузьмич, землекоп, едете по разнарядке нашего главка. Верно?